Смеясь от удовольствия и радостно рассказывая что-то водовозу, она двумя веточками ели отмахивается от густо падающей на нее снежной пыли. То и дело останавливаясь, старичок, дотягиваясь до Нинки, трогательно целует ее руку и красный сапожок. Когда он, поцеловав ее руку, отходит, Нинка тут же протягивает ему другую и кричит:
— Ну а теперь поцелуй эту.
И маленький, небудничный этот поступок так трогает водовоза, что он, потеряв всякий стыд, что-то протяжно напевает и, покряхтывая от мороза, танцует на одном месте.
«Как же так, — думал я, смотря на Нинку. — Минуту назад она говорила мне, что до безумия любит меня, а тут вдруг так кокетничает со стариком водовозом».
— Да погоди ты! — смеясь кричит Нинка водовозу. — Ты вот лучше скажи мне, чем ты в жизни занимаешься?..
А тот, придав своему голосу трогательные нотки, отвечает ей:
— А я, дамочка, третий год как карасиков ловлю, — и, недолго думая, он расстегивает на груди полушубок и достает оттуда полиэтиленовый пакет, в котором трепещутся два маленьких карасика.
— А разве в нашем пруду карасики бывают? — радостно смеется Нинка и осторожно берет из рук водовоза шевелящийся пакет.
— Да это не в пруду, — отвечает он ей и, ласково целуя ее руку, добавляет: — Это я в околопрудных луночках ловлю, там, где Корнюха один раз чуть не утонул.
— А ты удочкой ловишь? — допытывается Нинка.
— Да какой там удочкой, — отвечает он. — Я рукой. На крючке они умрут, а в руке нет… — и, нежно и прозрачно зевнув и закатив глазки, восклицает: — Ну до чего же, Нин, ты женщина любопытная!
А Нинка, не обращая внимания на водовоза, трогательно смотрит на карасей, ласково виляющих хвостиками:
— Дедушка, а ты знаешь, я думаю так, что если эти карасики еще живые, то и вот эти наши снежинки, падающие сейчас на нас, тоже живые, — и смеется. — Ой, а ты знаешь, один раз я в предновогоднюю ночь слышала, как стучат их крохотные сердца.
Облитый снежинками, точно сахаром, водовоз, задрав голову, морща лоб, таинственно смотрит на беззвучно кружащийся в небе снежок. Теперь, после Нинкиных слов, снежинки кажутся ему крохотными карасями, обсыпанными мукою.
И если бы не Корнюха, который вдруг спросил:
— Доктор, а тебе нравится на колокольне?.. — я бы спрыгнул туда вниз, к Нинке. Я даже уже приготовил для ног упор, чтобы, оттолкнувшись, полететь к женщине, с которой мне вновь захотелось побыть. Корнюха ласково посмотрел на меня. И, придя в себя, я ответил:
— Как здесь здорово и как хорошо.
