Нет! Он был неправ! Он находил оправдания, но был неправ! Он не имел права взять на пляже в Руаяне юное существо, неопытную молодую девушку, привести в свой дом и оставить в одиночестве.
И даже не в своем одиночестве! А в одиночестве чужого дома, который может казаться враждебным!
Как он мог подумать, что для Бебе будет очень просто стать его женой?
Еще одно воспоминание. Еще одно свидетельство, которое говорит о складе ума, но не Бебе, а его. Она была в клинике. С часу на час ждала ребенка. Ему разрешили присутствовать при начале родов. Он держал ее за руку. Ему было неудобно сидеть. И еще, ому не удавалось отвлечься от той жизни, которая текла за стенами клиники. Между схватками она, почти умоляюще, спросила:
— Ты хотя бы немножко любишь меня, Франсуа?
Он ответил без колебания, убежденный в своей правоте:
— Если бы я совсем не любил тебя, я бы не женился.
Она отвернулась и через минуту её лицо вновь исказилось от боли.
Через несколько часов, когда она очнулась от анестезии и открыла глаза, которые еще плохо видели, посмотрев на ребенка, произнесла первые слова:
— Он похож на тебя?
У него на глазах выступили слезы.
Через десять минут он вышел из клиники, его душа была взволнована. Он достал из кармана ключ от машины и завел ее. Улица была залита солнцем.
А через сто метров он обо всем забыл. Он снова стал Франсуа Донжем. Он снова крепко стоял на ногах в реальном мире.
Сколько же времени она боролась с пустотой?
Она заставила его вспомнить о мухе, которую однажды вечером он видел в ручье Шатеньрэ. Она дергала лапками, била крыльями, будто эти усилия могли вернуть ей свободу. От этих движений она вертелась (в ручье плавал дубовый лист, представлявший собой островок, о который, думал Франсуа, мухе удастся зацепиться лапкой).
Период неподвижности. Может быть усталость? Может быть осторожность? Не расходовать сразу все силы? Потом вновь отчаянная борьба, чрезмерное усилие, круги по воде все больше и больше.
Но крылышки уже были намочены. Затягивал в глубину водоворот. Какую же бесконечную глубину представляла темная холодная вода, была ли она для нее черной дырой?
Франсуа прислонился плечом к наклоненному стволу ивы. Он курил.
— Если бы рыба…
Сомневалась ли она, что дубовый листок был спасением? Она дрожала всеми лапками, но они тоже были мокрыми и все меньше и меньше сопротивлялись воде. Франсуа мог бы взять палочку и подтолкнуть листок к мухе.
Он же предпочел остаться наблюдателем… Впрочем, до конца он не досмотрел. Измученная, после похожих на смерть нескольких минут неподвижности, муха задвигалась опять.
