— В каком смысле?
— Не знаю… Она могла бы пожаловаться. Могла бы…
— Вы часто ссорились?
— Никогда.
Теперь Жанна задумалась.
— Любопытная эта разница между двумя братьями… Конечно, можно сказать о такой же разнице между двумя сестрами. У Бебе и у тебя вид счастливых людей, которые не усложняют себе существование. Зачем? Посмотри на меня и на Феликса. Мы вместе и мы довольны. А что было, если бы искали…
— Что? — спросил он тихо, так как она не закончила фразу.
— Ах, да разве я знаю!..
Она поднялась. Можно было сказать, что Жанна как будто пропиталась ночной влагой, и ночь проникла в них обоих какой-то таинственной тревогой.
— Зачем все время задавать вопросы? Мы делаем все возможное, как делали наши родители и будут делать наши дети. Ну! Поднимайся. Думаю, тебе лучше лечь в свою постель.
— Бебе была несчастна, — прошептал Франсуа, не двигаясь.
— Тем хуже для нее! Каждый сам строит свое счастье и свое несчастье…
— Или его строят другие…
— Что ты хочешь сказать? Это ты ее сделал несчастной? Это ты так говоришь из-за Ольги. Ты думаешь, что она поступила так, потому что узнала правду?
— Нет.
— Что тогда? Разве я спрашиваю Феликса после возвращения из деловой поездки, чем он там занимался? Я не хочу этого знать. Однажды я заявила ему: если я не вижу, значит я этого не знаю…
— Ты лжешь.
— Нет, не лгу!
Эти последние слова она буквально прокричала, топнув ногой.
— Ты прекрасно знаешь, что лжешь.
— Ну и что? А что будет, если… Скажи, Франсуа. Вот ты и Бебе. Вы задавали вопросы о самих себе, интересовались ли…
— Нет, точно нет!
— Почему точно?
— Бебе всегда жила одна…
— А разве все в мире не живут одни? Ну, пойдем. А то ты вдруг еще раз упадешь в обморок.
Она закрыла окно, повернула выключатель. Залитые светом, они избегали смотреть друг на друга.
— Тебе не надо принять перед сном таблетку? Уверен, что от горячего напитка тебе не станет лучше? Ну, хорошо! А вот и прислуга отправилась спать.
Она ходила по комнате, стараясь принять вид доброго ребенка.
— Вставай, Франсуа! Завтра…
— Что завтра?
Почему он тогда ощетинился, когда Бебе, почти покорно, во всяком случае робко, едва войдя в дом на набережной Таннёр, прошептала, глядя на портрет папаши Донжа с пышными усами:
— Я хотела бы знать твоего отца…
Это не было пустым словом. Бебе никогда не произносила напрасных слов, как ее сестра. И это было сказано не из вежливости.
Бебе пришла издалека и принесла с собой, в себе, немного от отца, который погряз в сложностях, немного от матери, — величественной необдуманности, немного Пера с праздниками и буднями.
