«На что ты израсходовал триста франков за два дня?
Уверяю тебя…»
— И все это в течение того времени, пока они одевались к обеду. Обед давали почти каждый день, то в посольстве, то в дипломатической миссии, то у банкира или у какого-нибудь богача. Мы оставались с нянями.
В конце мама стала еще невыносимее, но меня там уже не было. Я была у монахинь-урсулинок в Терапиа. Это Бебе…
«Сейчас ты довольна?»
— Папа должен был мошенничать с утра до вечера всю жизнь, что-то прятать, подсчитывать, придумывать небылицы, разрешать всякие сложные вопросы, в том числе и с прислугой.
«Не говорите, мадам, что…»
— Потом он умер… Думали, что мама станет женой посла, но этого не произошло и мы вернулись во Францию. Теперь понимаешь, что бедная мама здесь страдает душой. Она была прекрасной мадам д’Онневиль. Она царствовала. Она повелевала. И вот одним утром лишилась всего, и теперь она всего лишь полная дама зрелого возраста в провинциальном городке. Я хотела купить ей для компании собачку. Знаешь, что она мне ответила?
— «Ну вот и ты тоже! Вы все хотите, чтобы я была похожа на старуху. Спасибо, дочь моя! Уж, чем так выглядеть, лучше умереть.»
Было слышно как внизу ворочается Жак, у него редко был спокойный сон.
— Каждый рождается в своей семье, не так ли? — с ложным безразличием сделала вывод Жанна. — У каждой семьи свой образ жизни. У нас каждый живет по-своему. И встречаемся как бы случайно. Столкнемся случайно, как шары на бильярде, в радостный момент, потом опять — каждый в свою сторону. Когда беспорядок в доме царит каждый день, то его перестают замечать и от этого не страдают.
Франсуа смотрел на неё. Но видел только светлое пятно ее платья. Ему казалось, что только сейчас он начал узнавать свояченицу. Она никогда его не интересовала. Да и вообще, обращал ли он внимание на то, что не принадлежало ему, не касалось его непосредственно? Он всегда воспринимал ее как добрую подвижную девушку, которая курила сигареты и немного пронзительным голосом говорила обо всем подряд.
— Бебе уже тогда была замкнутой? — поколебавшись спросил он.
— Она всегда была одинаковой. В действительности, я ведь ее мало знаю. Для меня она была слишком маленькой… Она таскала у меня пудреницы, духи, кремы… У нее с раннего детства была страсть к своему туалету. Если ее не было слышно, то можно было с уверенностью сказать, что она заперлась в своей комнате и перед зеркалом примеряет платья или шляпы, которые брала у мамы или меня, переделывая их по-своему. Кроме этого, я не помню, чтобы она еще во что-то играла… У нее не было кукол. Не было и подружек.
