— Что бы ты хотела делать?
— Работать вместе с тобой в этом кабинете.
— Вместо мадам Фламан?
— А почему бы и нет? Если тебя волнует машинопись, то я легко освою ее. В Константинополе у меня была портативная машинка. Я забавлялась тем, что писала на ней письма.
Да уж, конечно, с такими лакированными ногтями и в таких воздушных платьях, как крылья бабочки! И будет спускаться на работу в десять-одиннадцать часов утра, благоухая бальзамами и кремами…
Значит, она ревновала к мадам Фламан!
— Это невозможно, малыш. Понадобятся годы, чтобы ввести тебя в курс дел. Да и не место это для тебя.
— Извини… Я больше не буду об этом говорить.
Он мог бы сказать несколько ласковых слов; он этого не сделал. Он мог бы встать, когда она выходила, обиженная, позвать ее…
Нет! Не нужно было приучать ее к этому ребячеству, иначе жизнь стала бы невыносимой.
Через четверть часа он слышал как она ходила по спальне. Чем она занималась? Наверное опять выбирала ткани. В то время она была занята частичным ремонтом их дома. Уже и фотографии отца с матерью отправились в кабинет. Вечером она листала каталоги и проспекты.
— Что ты об этом думаешь, Франсуа? Этот шелк очень дорогой, но он единственный из оттенков зеленого цвета, который нам подходит…
Цвет зеленого миндаля, ее любимый цвет.
— Как хочешь… ты знаешь, что мне все равно…
— Но мне хотелось бы услышать твое мнение?
Его мнение! По его мнению вообще следовало бы оставить дом таким, каким он был. Виноват ли он в том, что не сказал ей об этом прямо? Может быть. Он просто оставил ее играть одну, как ребенка, только чтобы его не тревожили.
Ему не нравилось, когда она задумывалась, потому что было трудно следить за ходом ее мыслей. Короче говоря, он боялся всяких сложностей, а ей доставляло удовольствие все усложнять.
Ну вот, например, на вторую или третью неделю после приезда из Канн. В доме все еще было по-прежнему. Они спали в комнате, украшенной бумажными цветами, на большой родительской кровати под балдахином.
Однажды ранним утром, когда в соседнем дворе пропел петух, Франсуа проснулся, почувствовав, что что-то не так. Он застыл, обеспокоенный, потом открыл глаза и увидел, что Бебе сидит рядом с ним на кровати и смотрит на него.
— Что ты делаешь?
— Ничего… Слушаю твое дыхание. Когда ты лежишь на левом боку, оно у тебя интенсивнее.
Его настроение от этого не стало лучше.
— Я всегда плохо спал на левом боку.
— Знаешь, Франсуа, о чем я подумала? Что отныне мы будем всегда жить вместе, что мы вместе состаримся и вместе умрем.
