Правда о Бебе Донж | страница 23
Бебе была в нем заинтересована. Не была ли она раздосадована, когда он заявил, что живет не в Париже, а в провинции?
Она, как и сестра, хотела выйти замуж.
Она хотела иметь свой дом, прислугу.
Вот о чем думал он, вспоминая о их десятилетнем супружестве. Был ли он зол на неё? Это слово, пожалуй, слишком сильное. Иногда он смотрел на неё критически, порой так, как она на него в Руаяне.
Даже когда впервые он овладел ею, то не строил иллюзий на ее счет.
— У нее вялое тело! — констатировал он.
Он не любил ее тело. Не любил ее слишком белую кожу, ни то, как пассивно она ему отдавалась, с открытыми глазами и ясным взором.
Она просто хотела стать Бебе Донж.
И он в течение десяти лет в этом не сомневался. И все его поступки исходили из этой уверенности. Он был из тех мужчин, кто из одной когда-то понятой истины исходит во всех дальнейших логических выводах развития событий.
— Утром мне звонил судебный следователь, чтобы узнать, сможет ли он вас допросить…
Франсуа увидел у своего изголовья доктора, который встряхивал термометр.
— Я считаю, что вы еще несколько дней должны отдохнуть. Вас очень ослабили промывания. Следователь не настаивал. Как он сказал мне по телефону, Она признала себя виновной.
Взгляд больного встревожил доктора, который уже спрашивал себя, не испортил ли он все дело. Глаза Донжа выражали искреннее удивление при слове «виновна».
— Простите, что сказал вам об этом. Но я считал, что наши отношения стали дружескими.
— Вы правы, доктор.
Точно, как в случае с сестрой Адони.
Относительно спокойствия и почти блаженной безмятежности, все ошибались, думая, что его терзают бурные думы.
— Я вернусь после обеда. Вы проспите несколько часов после укола, который я вам сейчас сделаю.
Он закрыл глаза еще до того, как ушел доктор, смущенно догадавшись о том, что сестра открыла окно и опустила шторы. Он, слышал пение птиц. Иногда скрипели тормоза машин, останавливающихся на посыпанной гравием аллее. Больные прогуливались, разговаривая, но до него доносился лишь их неразборчивый шепот. На часовне прозвенели колокола, потом, в полдень, позвонили, созывая больных в столовую на обед.
Нужно было четко следить за ходом своих воспоминаний, чтобы ничего не забыть и больше не обмануться даже в самой незначительной детали.
Но воспоминания путались, накладываясь одно на другое: Жак с рыбой на удочке, теннисная площадка, залитая ярким солнцем, шампиньоны, за которыми он должен был ехать в город, освещенная витрина Центрального кафе, ручка тормоза, обтянутая кожей…