Ближе к вечеру зевак стало меньше, а потом они и вовсе исчезли. Оставшись наконец одни, хозяин и гости предались веселью на свой крестьянский лад, и из беседки полились мелодии их песен. В забористых и сложных плясках топот ног становился все яростнее, то и дело раздавались звонкие удары кованых сапог со шпорами; звон тяжелых, длинных — ниже пояса, монист из старинных посеребренных монет и громкий шелест грубых накрахмаленных юбок женщин. Весь этот шум покрывал попеременный хор старавшихся перекричать друг друга мужских и женских голосов. Пели они один и тот же куплет, заткнув одно ухо, чтобы голос звучал как можно громче, словно они у себя в селе, в горах, где песня не песня, если она не перелетает через горы и не слышится всюду отчетливо. По мере того как сгущалась тьма, гости чувствовали себя все вольнее и непринужденней. А опьянев, совсем осмелели и стали заходить к Софке, даже не спрашивая разрешения. Сначала старики, деды, которым старость давала большие права, а потом и молодые. Сперва входили поодиночке, чтобы, так сказать, представиться, пожать ей руку и поднести подарок, а там повалили толпами, так что дверь уже не закрывалась. Входили, правда, с некоторой робостью, понимая, что досаждают. Но больше всего они боялись Марко; входя, они тревожно озирались, как бы он их не заметил со двора из беседки. Но, на их счастье, он был поглощен трапезой. Когда гости стали направляться к Софке группами и стол в беседке почти опустел, Марко догадался, в чем дело, и Софка слышала, как он, испугавшись, что они там обнаглеют и осрамят его, стал кричать, пытаясь остановить их:
— Эй, туда нельзя!
Комната Софки мигом опустела, все в страхе разбежались, шепча про себя:
— Братец сердится!
Но Софка поднялась и сделала то, что казалось ей необходимым. Сама пошла к ним. Была уже ночь. Вдоль стены дома на низкой стрехе и на балках висели лампы, освещая дорогу к беседке. В беседке были подвешены продолговатые железные фонари с черным заржавленным тяжелым и массивным дном, — обрушься такой фонарь на стол, наверняка проломит. Люди расположились на подушках и седлах. Внизу у стены, скрестив ноги, рядком сидели музыканты со скрипками, зурнами и барабанами, а напротив, у дома, на корточках пристроились женщины, уже отвалившиеся от стола.
Увидев Софку, крестьяне смешались, даже самые пьяные смущенно застыли со стаканами в руке, женщины испуганно повскакали. Быстро поднявшись, Марко поспешил навстречу, чтобы остановить ее, не пускать в беседку. Со страха у него дрожали колени; пока он сидел, кушаки сползли, грудь и живот оголились. Напуганный и удивленный ее появлением, расставив руки, Марко старался оттеснить ее от беседки, без конца повторяя так, чтобы никто не слышал:
