Я напрягся.
— Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался я как можно прохладней.
— Что хочу сказать?..
В голосе дяди зазвучали совершенно несвойственные ему язвительные нотки.
— В чём конкретно вы обвиняете Синтию? — взвился я.
Потянувшись вперёд, он стряхнул с сигареты истлевший пепел и вновь откинулся на спинку кресла.
Неужели дядя Винсент в курсе наших шалостей? От мысли об этом я почувствовал, как вспыхнули щёки.
— Моя сестра… — начал, было, я.
— Хватит, Альберт, — прервал меня дядя, покачав головой. — Ненужно никого не перед кем выгораживать. Поверь, мне нет дела до морального облика твоей сестры. Вопросы нравственности меня сейчас интересуют в последнюю очередь.
Странный поворот. О чём же тогда речь?
Загасив сигарету, дядя уронил руки на подлокотники и хмуро поглядел на меня исподлобья:
— Ты знал о том, что Ральф мне не сын?
Новость была неожиданной, ошарашивающей.
Дядя скривил губы в горькой усмешке:
— Ральф теперь об этом знает.
— Вот как? — в свой черёд откинулся на спинку кресла я, сжимая руками подлокотники. — Думаю, не ошибусь, предложив, что его настоящий отец умерший дядя Ральф?
— Не ошибёшься.
Глупая затея раз за разом давать детям одно и тоже имя: Ральф.
Тем более, что это имя как-то странно влияет на своего владельца.
Мой психованный дедушка, о котором в семье всегда говорят с постной физиономией и фанатичным блеском в глазах (да упокоится его душа с миром), совсем не заслуживал той любви, которую ему дарили его многочисленные женщины: бабушка Анжелика, София Лонгрэн, Кармен Ванеско.
Потом эстафету принял его сын, покойный дядя Ральф. Удивительное дело, у меня создавалось впечатление, что все мои многочисленные красавицы-тётушки тоже были в него влюблены.
А теперь вот кузен… и влюблённая в него Синтия.
Потянуло холодом. Дед Ральф не дожил до тридцати пяти. Дядя Ральф умер на двадцать втором году жизни.
Кузену Ральфу скоро двадцать.
— Я знаю, твоя мать не хотела бы, чтобы ты знал эту историю, — медленно проговорил дядя Винсент. — И сомневаюсь, что она поблагодарит меня за то, что я намерен её тебе рассказать.
— Сомневаетесь? Тогда, может быть, лучше и не стоит?
— Я сейчас нуждаюсь в двух вещах: в исповеди и в прощении за то, что когда-то преступил черту.
— Преступили черту? — у меня округлились глаза. — Вы?..
Дядя Винсент был один из лучших людей, которых я встречал в жизни.
В чём-то я уважал его больше родного отца.
Отец мог быть со мной жестоким, дядя Винсент с кузеном Ральфом — никогда.
