— Ты их нашел? — охнула я, невольно восхитившись сметливостью демона.
— Они и не прятались, — Хорвек все увереннее шагал вниз по улице, и я с облегчением заметила, что нездоровая бледность уже сошла с его лица. — Вернувшись в храм, эти проныры объявили, что все золото забрали разбойники, и даже если кто-то усомнился в этих словах, то не решился проводить дознание после того, как в город вернулись ограбленные паломники, на каждом углу вопящие о нечестивцах, напавших на святых людей. Только об этом и болтают в тавернах, втайне завидуя удаче богохульников, получивших безо всякого труда целый сундук золота.
— И ты отправился в храм? — продолжила я расспросы, видя, что они ничуть не смущают бродягу.
— При храме дают ночлег беднякам, и хоть ночевать в той сырой и холодной богадельне не намного приятнее, чем в могиле, — невозмутимо отвечал он, — я воспользовался гостеприимством святой обители. В ответ на мои простодушные расспросы, добрые люди указали на святых отцов, пострадавших от разбойников, и уже к рассвету один из них рассказал мне, где закопан сундук.
От последних слов у меня мороз по коже пошел, несмотря на то, что голос Хорвека оставался таким же безмятежным. Не приходилось сомневаться, что спроси я: «Неужто ты пытал монаха, мерзавец?» — он все с тем же замечательным равнодушием ответит на мой вопрос утвердительно, да еще и присовокупит к ответу немало тошнотворных подробностей.
По всему выходило, что минувшую ночь бывший демон провел с куда большей пользой: пока я сомнительным образом обогащала свой разум, слушая господина Казиро, Хорвек разбогател в прямом значении этого слова. По тому, как неуловимо менялся цвет его глаз во время рассказа о монашеских сокровищах, я поняла, что золото весьма угодно как его демонической части, так и человеческой.
Я не знала, куда он ведет меня, и не решалась спрашивать, уже устав от ответов, пугавших меня еще больше, чем молчание. Однако дурные мысли не отступали, ведь мой взгляд то и дело задерживался на Хорвеке — все в его облике напоминало мне: это тело раньше принадлежало какому-то другому человеку. Прежний хозяин украсил свои руки синеватыми северными узорами, вплел в волосы цветные нити и бусины, вдел в уши и в нос серебряные серьги… Тут я припомнила, что Хорвек снял эти украшения, когда мы возвращались в Таммельн, и прикусила губу, размышляя, отчего побрякушки вернулись на прежнее место, несмотря на то, что были слишком яркой приметой. Не могло ли так статься, что тело покойника хранило какие-то обрывки памяти и настойчиво требовало вернуть то, что принадлежало ему при жизни?..
