Махорочный дым синеватыми слоями плавал в спертом воздухе. На стенах были приклеены вырезанные из Журналов цветные фотографии девушек, летчиков, видов Москвы. У самой двери висела аляповато нарисованная на куске полотна картина. Вытянув шею, лебедь плыл по ядовито-синему пруду к голым женщинам с могучими шарообразными бедрами.
Постояв у двери, Шатров подошел к столу. На лицо начальника участка упал свет. Мгновенно исчезли карты. Прекратился стук костяшек. Алексей увидел вокруг любопытствующие, насмешливые, настороженные лица, уловил обрывки фраз:
— Гляди, какой дотошный, в барак заявился...
— Чудно! Сроду к нам начальство...
— Митя, сейчас накачка начнется.
— Ага. Дескать, родина требует... план... любой ценой...
Шатров нахмурился: «Далеко дело зашло!»
Неизвестно откуда прямо перед Шатровым появилась знакомая щупленькая фигурка Лисички. И сейчас же рядом с ним на скамью грузно опустился бородач, которого Алексей заприметил еще в конторке участка. Давний неразлучный дружок Лисички, тоже лотошник, Егор Чугунов всегда держался возле него. Правда, дружба эта носила несколько односторонний характер: хотя Чугунов и Лисичка были почти однолетками, Лисичка деспотически распоряжался Егором. Он выбирал ему забой, посылал за дровами для костров, которыми лотошники оттаивают мерзлый грунт. Зато никаких секретов от Чугунова у Лисички не существовало.
В противоположность своему острому на язык другу, Егор Чугунов был немногословен до крайности. В тех случаях, когда сказать что-нибудь было совершенно необходимо, широкое рябое лицо Егора, от самых глаз заросшее бородой, выражало настоящее страдание. Но работник он был превосходный. Втиснув свою громадную фигуру в узкий забой, согнувшись вдвое, Чугунов целыми днями без устали встряхивал лоток. Добычу друзья всегда сдавали вместе. Так же вместе выходили на работу и возвращались домой, в общежитие, где у них была отгорожена небольшая каморочка.
Сейчас Лисичка деловито набивал трубку махоркой, видимо готовясь к обстоятельному разговору.
— Скучно у вас, товарищи,— тихо сказал Алексей, присаживаясь на свободную табуретку,— очень скучно. Неужели каждый вечер вот так? — инженер кивнул на засаленные карты, прикрытые подушкой.— С тоски умереть можно,— искренне вырвалось у него.
Горняки озадаченно молчали. Они ожидали чего угодно: упреков, разноса, брани, даже угроз, но только не этих слов. Новый начальник участка не ругал их за невыполнение норм, не называл лодырями, как Лаврухин, не угрожал взысканиями!
