Теперь Годислав взбагровел, налившись мстительной кровью.
— Чуял я беду, не хотел покидать стольного града… Да в сей же час поскачу назад! Дай мне лучших коней, Ерепень, а мой корабль себе возьми. Подниму дружину, отомщу за отца и прогоню изменника!
— Постой, Варяже, не горячись. Путивой в вечевой колокол ударил и ныне он Великий Князь. Тебя же сверг с престола, и поздно теперь поправлять дело. Даже на самых резвых конях не поспеешь…
Ослаб государь, и ноги подкосились — бояре поддержали.
— Сверг?!.. Но он же самозванец! Хоть и убил отца, да ведь за мною вече! И посошенные старцы, кои не позволят!.. А моя дружина?! Ужели не восстала против изменника?
— Не ведаю сего, — промолвил Ерепень. — Спроси младшую дочь мою. Она слыхала…
— Откуда же молва? Коль ты не знаешь, как же к Смирене долетела весть? Гонцы поспешили или вестовую стрелу пустили из парусья?
— Нет у меня ни гонцов, ни стрельцов, — покорно сказала Смирена. — Покуда ты спал, я слушала Кладовест.
— Не слышно здесь Кладовеста!
— На горах у днепровских порогов я Белую Вежу выстроила. На нее поднимаюсь и внимаю небу.
— Пойдем скорее! След самому услышать молву! В чужих землях я слеп и глух, а Закон знает об этом!
— Да уж солнце встало, и закатилась Полунощная Звезда.
— Тогда скажи, что ж сотворилось в моем стольном граде?
— Шум великий был на вечевой площади, да все одно Закона Князем выкликнули. Многие супротив тебя восстали, ибо Путивой смутил варягов, сказав им твои же слова, князь: ваш род ложью воссел на престол, Горислав присвоил себе славу отца Сувора и брата. И от себя добавил, мол, вы посеяли среди вольных арваров то, с чем боролись все Князья и Законы — суть рабство. А ныне Путивой собрал воевод в святилище и совершил с ними таинство Откровения. Они уж всю дружину к присяге приведут.
— Неужто поддадутся ему верные дружинники? Моему отцу и мне присягавшие?!
— Поддадутся, если уже не поддались…
— Возьми мою дружину, Годислав, — предложил Ерепень. — Пойди и силой одолей Путивоя!
— Взял бы и пошел, — загоревал государь. — Да с твоим воинством не одолеть мне варяжской дружины. И не след чинить междуусобицы даже из мести за отца. Одной только силой не собрать и не соединить арваров. Покуда обры сущи были, было и единство между нами, а не стало их, и рассыпались внуки даждьбожьи. И мыслится мне ныне, не боги соединяли нас и не братские узы — общий грех. Потому Сувор и сказал, мол, пожалеем еще, что сгинуло обрище…
— Не я, а ты сказал, престол Гориславов на лжи стоит, — молвила Смирена. — От нее и пал. Да не кручинься, князь, не долго и Путивою сидеть. Все, что на кривде рождено, от кривды и погибнет. Минет дюжина лет, затеется в парусье свара великая, и тогда посошенные старцы и дружина сами к тебе придут и позовут править.
