Эшелон, в котором находился Терентий Мальцев, прнбыл в Митаву. Здесь в бывших кавалерийских казармах, километрах в пяти от города, и заключили военнопленных.
Была весна, таяли снега, по проталинам расхаживали грачи, пели жаворонки и скворцы. Но торжество пробуждающейся природы не радость вызывало, а тоску. И в глухой этой тоске вспомнилось Мальцеву то, что он никогда раньше вроде бы и не вспоминал. На лугу, где покос был,— увидел, как наяву, и этот луг и лес, обступивший широкую луговину,— поймал он однажды дикую утку. Неизвестно, что с ней сталось в ту минуту: то ли от сокола под ноги человеку пала, то ли от другой какой беды. Ухватил он ее руками, прижал, чтобы крылами не билась, отцу шумнул: мол, добыча есть. Увидел отец, поспешно за топором в телегу полез, крикнув: «Держи ее крепче!»— «Не вырвется»... А утица будто поняла эту перекличку, выгнула голову, в глаза спасителю своему глянула. Вернее, он сам увидел ее глаза, в которых страх таился и боль живого существа. И Терентий разжал руки... «Эх, дурень ты, дурень»,— заругались на него набежавшие с соседних наделов. Они почему-то догадались, что утка не вырвалась, что отпустил ее он сам. А ему и неловко перед ними («жалостливый уж очень»), и вину испытывал,— плохо ли на покосе супом с утятиной всей семьей попотчеваться! — однако и легко на душе стало, когда она, на воле оказавшись, с кряканьем понеслась над лугом. И кряканье это было еще всполошным, но уже и радостным.
Видно, не случайно вспомнилось все это. Пройдет несколько дней — и лагерь облетит радостное, пьянящее слово «мир». Советская Россия и Германия заключили договор о мире!
Кто принес эту долгожданную весть? Казалось, услышали ее сразу все: улыбались конвойные, ликовали пленные. И те и другие жили одной думой: «Скорее домой!»
Уже формировались партии для поочередной отправки на родину. Уже ушли первые эшелоны с пленными, получившими свободу. Уехали те, кого ждут дома дети. Терентий Мальцев, человек женатый, но не имеющий детей,— дочь померла еще в шестнадцатом,— оказался в списке одной из последних партий, которой предстояло отправляться в июле.
И вот день этот и час настал! Постирали, помылись, собрали все свои вещички — много ли их у пленного? — и на станцию, по вагонам, домой!
Однако эшелон с пленными все стоял и стоял в тупике. К вечеру — что такое? — выставили часовых, с ожесточением и угрозами закрыли двери вагонов. Что-то опять переменилось в мире.
