– Учебный год только начался, – вздохнула мать Хины, – не хотелось бы разлучать девочек, они так дружны. А что если Сора-тян откажется от нашего предложения?
– Она же не дурочка? – в голосе мужчины проскользнул оттенок раздражения. – Сора-тян прекрасно понимает, что ей не прожить всю жизнь бок о бок с Хиной. У девочек разные судьбы, и тут уж ничего не поделаешь. Конечно, мы не будем запрещать им видеться, – чуть помолчав, добавил он, – но я сомневаюсь, что у Соры-тян останется время на игры и прогулки, когда она станет работницей в мастерской.
Я сидела в своём укрытии, сжавшись в комочек, и боялась дышать. Мне вдруг стало очень холодно, я обняла себя руками, но не могла согреться, у меня даже зубы стучали. Оказывается, у меня совсем-совсем не осталось времени! Конечно, я никогда не считала себя ровней Хине и её семье, но не знала, что нас разлучат так скоро, так неожиданно.
У меня нет шансов выйти замуж, это точно. Кому нужна некрасивая, угрюмая девица, к тому же бесприданница и круглая сирота? Значит, мне суждено весь век проработать в мастерской или на фабрике, выполняя тяжёлую, утомительную работу за гроши. Я никому, никому в этом мире не нужна, добрые люди помогают мне только из жалости. Как унизительно и больно!
Я хотела расплакаться, но слёз не было. Медленно, очень медленно я поднялась на ноги, оправила юбку. Вышла из дома в сад, мгновенно зажмурившись от нестерпимо яркого солнца. Ноги принесли меня к крошечной полянке, усыпанной густо-фиолетовыми фиалками, где в тени криптомерий лежала Хина с пяльцами для вышивания. Но она не вышивала, а смотрела, распахнув глаза, на ярко-синие лоскуты неба в прорезях ветвей. Лицо у неё было счастливое и мечтательное.
Заметив меня, она улыбнулась.
– Сора-тян? А где твоя новая книжка?
Я и забыла, что собиралась за книгой. Сотни обрывочных мыслей раздирали меня на части, но я никак не могла оформить их в слова. Стояла и молчала, комкая широкий ворот юкаты.
– Ты что-то очень бледная! – Хина встревожилась. – Присядь скорее. Дать тебе воды? Ты перегрелась на солнце, да?
Я кивнула. Хина тут же заставила меня прилечь в самой густой тени, намочила водой платок и протёрла им моё лицо, шею и руки, дала напиться. Потом она села возле и принялась сосредоточенно обмахивать меня веером. Я вяло попыталась возразить, но Хина не желала слушать возражений. Я лежала на мягкой траве, почти убаюканная нежной заботой Хины, и чувствовала, как горят под сомкнутыми веками невыплаканные слёзы.
