Марионетки в ящике | страница 48
Я усилием воли загнала слёзы обратно в сердце. Ничего не поделаешь, надо доиграть до конца. Хуже уже не будет.
– Козу-тян, у меня к тебе просьба, – справившись с эмоциями, чётко произнесла я.
– Просьба?..
– Да. Расскажи, пожалуйста, всем, что я убийца. Что я из… зависти убила свою лучшую подругу и единственного близкого мне человека. Скажи, что вынудила меня признаться, что я упиралась, но случайно выдала себя.
Козетта нахмурилась и пытливо поглядела на меня.
– А зачем тебе это? – спросила она. – Имей в виду, я не люблю, когда мной манипулируют.
– Так нужно, – ответила я. Я очень надеялась, что она всё поймёт.
В задумчивости Козетта провела рукой по волосам.
– А если я решу сохранить твою тайну?
– Об этом никто не знал. Ни один человек. – я старалась, чтобы мой голос звучал убедительно. – А теперь знаешь ты. Мне, наверное, придётся убить и тебя, чтобы снова стать единственным обладателем этой тайны.
– Всё-таки я тебя не понимаю, – фыркнула Козетта, – да и не очень-то я тебе верю, Сора. Но если для тебя это так важно – изволь. Поработаю беспроволочным телеграфом.
– Спасибо, – с искренним чувством ответила я.
Мы пожали друг другу руки. Неожиданно начавшийся разговор закончился ещё более неожиданно.
Потом Козетта ушла делиться своим открытием, а я упала на кровать и разрыдалась. Рыдала долго, сухо, взахлёб. Боль утраты снова начала терзать меня. Хина, Хина, Хина…
Она сделала невозможное: уговорила родителей походатайствовать о моём переводе в настоящую городскую школу, где училась сама. С помощью Хины я нашла себе тёплый угол недалеко от её дома, и мы смогли бегать друг к другу в гости. Городской управе не было до меня, сироты, никакого дела, так что меня никто не искал и не торопился возвращать в приют. А может, руководство приюта получало за меня какие-то деньги, которые расходовало по своему усмотрению, и им было просто невыгодно сообщать о моём исчезновении.
Конечно, весь мой немудрящий быт оплачивали родители Хины. Это были состоятельные, но очень добрые люди – редкое сочетание, которое мне с тех пор ни разу не встречалось. Их не смущало то обстоятельство, что дочка выбрала себе в подруги девочку не своего круга – принадлежа к старинной японской аристократии, они, тем не менее, чуждались предрассудков. Что до меня, то я Хину просто обожала.
Благодаря ей я научилась читать и писать. Она делилась со мной своими книгами, рассказывала обо всём, что успела выучить по математике, истории и географии, так что скоро я увлеклась чтением и смогла нагнать своих новых одноклассников. Обучение иностранным языкам у нас было поставлено из рук вон плохо: не хватало преподавателей. Английским с нами занимался пожилой европейский миссионер, который сам был немцем по происхождению и говорил с ужасным акцентом. И даже такое преподавание было гораздо лучше того, какое я могла получить в государственной школе для сирот.