И кроме нас, никого больше нет.
Тусклый свет от единственной масляной лампы.
Официант клюет носом у двери.
Нас никто не увидит. Хотя мы уже
Так охвачены страстью,
Что и думать забыли об осторожности.
Одежды распахнуты — мало их все равно,
В ту пору июльской жары неземной.
О, наслаждение плотью,
Мелькнувшей в распахнутых одеяниях;
Мимолетная нагота — образ,
Что протянулся сквозь время,
Преодолел эти двадцать шесть лет
И теперь воплотился в стихах.
Кинг еще раз перечитал последнюю строфу и подумал о теле Энни — о наслаждении первого взгляда, первого прикосновения, которое никогда уже не повторится. И что, интересно, вспомнится ему самому через двадцать шесть лет? Что вернется к нему сквозь время?
Роберт присел рядом и потянулся за листом, который держал Кинг. Пальцы Роберта — вплотную к руке Кинга, одна страница на двоих. Кинг отдал листок Роберту и спросил его об этом поэте, Кавафи. Роберт ответил, что у него есть с собой оригинал на греческом; он полез в портфель и вытащил маленький томик в коричневой обложке. Кинг подумал, что Роберт вряд ли носит книгу с собой все время; наверняка он захватил ее специально, чтобы показать ему. В прошлый раз Роберт не дал Кингу прочесть что-нибудь из своих работ; но за неделю он, видимо, хорошо подготовился к презентации.
Роберт нашел нужное стихотворение и протянул книгу Чарльзу; тот честно попытался его прочесть, разбирая чуть ли не по буквам — кстати сказать, Кинг всегда воспринимал греческие буквы прежде всего как математические символы. Он как-то уже и забыл, что это на самом деле язык. Современного греческого Кинг не знал. Когда-то он изучал древнегреческий — да и тот почти уже забыл, — так что он ничего не понял. Оставалось лишь восхищаться талантами Роберта. Он вернул книгу и попросил еще что-нибудь из переводов.
Роберт порылся в папке и достал еще пару листов. И снова — та близость, когда двое вместе читают одну страницу и держат ее с двух сторон. Одну на двоих. Стихи — на темы классической истории или в виде воспоминаний молодых греков. И вот наконец последний лист — этот был больше похож на черновик: малоразборчивый почерк, какие-то слова вычеркнуты, какие-то исправлены.
— А это мое, — сказал Роберт.
И вот я вновь услышал в том кафе
Твой голос — сдержанный и строгий.
Ты сам, интересно, заметил,
Что говоришь на родном греческом языке
С английским акцентом?
Кратчайший взгляд: глаза в глаза — сквозь зал;
Мужчина моих лет — и тяжесть век,
Как будто от недавних удовольствий.
