— Эй, подождите! — Молодой человек ринулся следом. То, что она попыталась уйти, не заплатив по счету, для него было скорее предлогом, чем причиной. Она быстро вышла на улицу, он — за ней. Она побежала — он тоже перешел на бег. Записная книжка вылетела у нее из рук, а может, из сумочки, и упала в канаву, и пока он наклонялся, чтобы поднять книжку, пока он благоговейно стирал грязь с обложки, девушки уже и след простыл.
Приближается поворот. Ночь. Если бы вы были там, вы, может быть, и услышали бы приглушенный выстрел. Этот выстрел не «прогремел», как всегда пишут в книгах, а глухо хлопнул, как маленькая петарда или лопнувшая шина; невыразительный, непримечательный звук — и белый автомобиль врезается в ограждение и летит вниз по склону, переворачиваясь при падении.
Джиованна вернулась. Дункан оторвался от книги и, пока девушка пробиралась на свое место напротив него, рассматривал ее бедра. Наконец она села. Ее волосы казались пышнее, чем прежде, — видимо, она только что причесалась. Она увидела, что Дункан читает и явно не хочет, чтобы ему мешали, и взяла со столика свою книгу; томик в бумажной обложке раскрылся на заложенной странице, как разваливается надвое спелый плод.
В Милане Джиованна соглашается на свидание с Франко; он моложе ее на три года, работает рассыльным. Она лежит на диване у себя дома и, пока Франко с неловкостью неопытного новичка пытается справиться с пуговицами у нее на блузке, смотрит в беззвучно мерцающий телеэкран. И вдруг — экстренный выпуск новостей: лучи прожекторов выхватывают из темноты надвигающиеся танки; красноватые дуги отмечают полет трассирующих пуль, бьющих в окна, в стены, в людей. Она тянется за пультом; Франко обижен, но он слишком молод и не настолько уверен в себе, чтобы выказывать ей свое недовольство, и она делает звук погромче, как бы давая понять, что, даже если он заговорит, она все равно его не услышит. Мирная демонстрация превращается в буйный мятеж; репортер пытается посчитать, сколько людей погибло за последние двадцать минут — прямо у него на глазах. Джиованна отправляет Франко домой, а потом горько плачет: оплакивает незнакомых людей, расставшихся с жизнью, оплакивает свою жизнь, что проходит впустую.
В купе заглянул контролер.
— Все в порядке. Счастливого пути, барышня. Благодарю вас, сэр. — Придирчивый взгляд на билет. — Хм. У вас синий билет.[1]
— Да, — отозвался Дункан, — сегодня ведь «синий» день, правильно?
— Нет, сэр, сегодня скидка только по белым билетам, остальные поездки — по полной стоимости. Придется доплатить разницу. — Контролер полистал пожелтевший тарифный справочник. — Прошу вас, еще два фунта.
