Все накинулись на дьякона, один хлеще другого. А Сердар, войдя в раж, даже раза два ударил его и, не будь здесь такой тесноты и давки, пнул бы Клопа еще и ногой.
Фра Брне, надувая щеки, держался за живот. Стоило ему увидеть что-нибудь неприятное, как у него начинались колики.
Все галдели. Навозник, непрерывно что-то говоря и размахивая одной рукой, другой стащил с покойника одеяло и выстукивал пальцами его провалившийся живот. Увалень вытаскивал пробки из пузырьков и нюхал их содержимое. Треска приподнял иссохшую ногу покойного и измерял пальцами ее толщину. Один только Степан стоял спокойно, скрестив руки на груди.
— Ну, чем же я виноват? Чем я виноват, во имя Христа? — пробился наконец сквозь общий гомон плачущий голос Клопа. — Что я мог сделать? С вечера, как всегда, у него был жар, одолевал кашель, обливался потом! Все вы это отлично знали. Как раз вчера ему было даже полегче. Мы разговаривали, смеялись. Он еще сказал, что пойдет к заутрене, если утихнет ветер. «Но все же, говорит, не буди меня утром, если сам не проснусь». А утром, после первого звона, я его тихонько окликнул: «Иннокентий! Иннокентий!» Вижу, человек спит (так мне показалось), и оставил его в покое, а что было делать?..
— Та-а-ак! Значит, он преставился еще ночью? — спросил фра Брне.
— Ну конечно! Сразу же видно! — сказал Тетка.
— О боже! Боже! И вот так? Без исповеди и причастия.
— Ничего не поделаешь! Чему быть, того не миновать!
— Причитаньями делу не поможешь, сейчас надо сделать все, что положено! — сказал фра Тетка.
— Однако в чем же я виноват? Чем согрешил, скажите ради пресвятой девы? — не унимался Клоп.
— Что ты, милый, кто тебя винит? Кто говорит, что ты виноват? — утешал его фра Брне.
А за ним и остальные принялись утешать дьякона.
— За что ж меня тогда избили? — спросил дьякон.
— За что? За что? — вмешался настоятель. — Просто так! Надо же человеку сорвать на ком-нибудь злость, а ты младший, ну и… Пойдемте сделаем все, что положено!
Степан, давно уже точивший зубы на Сердара, выходя, пронзил его взглядом и резко сказал:
— Легко срывать злость на младшем да слабом, но где же тут справедливость, клянусь богом…
— Что «клянусь богом», — вспылил горячий Сердар, — ну, что было бы, если бы я тебя, а? Говори?..
Их тотчас развели.
— О, о, о! — тихо увещевал конюха фра Бурак. — Ты, Степан, кажись, теряешь решпект к братьям. О, о!
— Ей-богу, отче, плевать мне на того, кто над человеком измывается, будь он хоть сам епископ, понятно? Парень не виноват, а мне больно, когда вижу несправедливость.
