существом, всей нерастраченной молодостью, всем своим непролившимся
жаром!
Минуты проходили, а он все стоял у распахнутого окна, вдыхая в легкие
теплую ночь и слушая доносившееся пение. И чем дольше он внимал
далекому голосу, тем сильнее волновалось сердце — от пения, от выпитого
вина, от теплоты ночи… Чувства, смутно витавшие в его душе, обрели,
наконец, форму: любовь! — огромная, всеобъемлющая, не обращенная ни
на кого в отдельности, но проливающаяся в мир, касаясь каждого
существа, каждой вещи в нем! И это внезапно нахлынувшее ощущение
любви трепетало так сладко и ласково, что хотелось плакать от полноты
чувств!
В смятении и растерянности Кравой отступил от окна — где?! Где искать
ему любви?! Где искать то, что давно умерло? Ночной ветер тихо
прошелестел в ответ, коснувшись лица, но ответа не принес. Желание
нежности снова нахлынуло на Кравоя, став невыносимым — он чувствовал,
что ему просто необходимо излить на кого-то свою любовь, влить в чью-то
жизнь, облегчив сердце лаской, как набухшее грозой небо исходит
дождем. Образ дочери всплыл перед глазами Кравоя — что-то словно
кольнуло в самое сердце! Его Аламнэй! Можно ли любить сильнее, чем он
любит ее?! Можно ли беречь больше, чем он бережет свою девочку?
Внезапное желание увидеть ее — сейчас же, немедленно — охватило
краантль; он легко развернулся на каблуках и, несмотря на поздний час,
быстро зашагал к комнате дочери.
***
Перед дверью он остановился. Сердце тихо и широко вздымалось и
опускалось в груди. Аламнэй… Уж она-то никогда не покинет его — он не
позволит этого! Он осторожно толкнул резную дверь, украшенную птицами
и цветами, и тихо вошел в детскую.
Как и следовало ожидать в такой час, эльфина спала крепким сном,
подложив ладошку под смуглую щеку. Но она была в комнате не одна —
сидя на табурете и склонив голову на круглый столик подле ее кроватки,
тихо дремала девушка. В первый момент Кравой удивленно поднял брови,
но удивление тут же сменилось недовольством: он узнал Соик…
Его глаза неодобрительно охватили взглядом фигуру спящей эльфы: после
истории с рождением из дерева он испытывал настороженность перед
логимэ. Однако в следующий же миг недовольство в его лице рассеялось:
столько молодой, гибкой грации и покоя было в позе лесной эльфы, что он
невольно залюбовался ею… Кроме того, теплая ночь словно размягчила
его, и все вокруг казалось необыкновенным, исполненным неведомой
доселе значимости, как если бы эта самая ночь наложила таинственный
