их! То самое, которое остается с ними на всю жизнь, дает им силы не
впадать в уныние даже тогда, когда эта жизнь круто обходится с ними.
Лишенные его, они становятся навсегда уязвимыми — как ты этого не
можешь понять?!
Весь пылая, он запнулся, точно не в силах продолжать от волнения, и
возмущенно воззрился на веллара, словно вызывая того на поединок. К
его удивлению, Иштан не спешил с ответом: некоторое время молчал,
глядя необыкновенными синими глазами пристально в лицо Кравою, точно
врач, пытающийся определить симптомы недуга. Жрец солнца
почувствовал, как что-то внутри него вдруг заметалось от этого взгляда,
как если бы он был уличен в том, что хотел скрыть. И как только Иштану
удается так смотреть!.. Веллар будто только того и ждал — словно увидев
все, что было нужно, он опустил глаза, сложил тонкие, выразительные
кисти рук, соединив вместе кончики пальцев. От этой решительности
солнечному эльфу стало окончательно не по себе.
— Кравой… — осторожно, но с явным напряжением в голосе начал Иштан.
— Кравой, ты только послушай себя — что ты говоришь?! Тепло, забота —
это все прекрасно — я сам вырос без матери, и знаю, как это болезненно,
— но здесь мне видится что-то иное. Ты… ты видишь в ней Моав!
По тому, как забегали глаза краантль, как нервно шевельнулись его губы,
было ясно, что лекарь правильно нащупал больное место. Он хотел было
возразить, но лунный эльф знаком руки остановил его:
— Нет, дай мне договорить! Не обижайся на меня — ты сам знаешь, что это
так! В ней и впрямь есть что-то от сестры, но… — он сделал шаг вперед,
синие глаза испытующе глянули прямо в лицо Кравою, — но ведь она — не
Моав!!!
Солнечный эльф низко опустил голову — от недавнего пыла и
самоуверенности не осталось и следа. Некоторое время он молчал, затем
тихо произнес:
— Я знаю…
— Нет, не знаешь! — уже не скрывая собственного волнения, оборвал его
Иштан. — Или не хочешь знать! Любовь ослепила тебя, и ты уже не
можешь понять, кого и за что любишь. Это не пойдет на пользу ни тебе, ни
ей, — он указал на Аламнэй. — Так — неправильно, ты должен это понять!
Он порывисто выдохнул — было видно, что разговор дался ему с трудом, —
и вопросительно взглянул на Кравоя, но тот ничего не отвечал — лишь
сидел, с вошедшей в привычку неосознанной ласковостью обнимая тельце
дочери, и казался потерянным и виноватым. Он понимал, что ему нечего
ответить в свое оправдание — со смущением и испугом чувствовал, что
веллар сумел увидеть то, что он всеми силами старался скрыть в том числе
