от себя самого. В глубине души Кравой не мог не понимать, что в его
любви к дочери есть нечто болезненное, не мог не признать, что за ее
глазами он каждый раз видит другие, такие же синие и прекрасные глаза, и что в каждой улыбке эльфины ему видится иная, такая любимая улыбка…
Да, он искал в ее лице отражение любимых черт — и находил его! Глядел в
ее глаза, и временами ему казалось, будто он снова обрел Моав — такой,
как та была много, много лет назад…
За последние годы в воображении Кравоя создался свой, отдельный от
доводов рассудка мир отношений с дочерью, и он жил, погруженный в этот
созданный им же самим мир, и Аламнэй, будучи связанной с ним, тоже
жила там. Он знал это и понимал, что это неправильно и, возможно, даже
вредно, но не любить дочь так, как он ее любил, не мог… Не мог и не
хотел, ибо это обозначало отказаться от величайшего счастья, которое
было в его жизни, и которое одно заменяло ему все другие виды
наслаждения.
Он опустил голову и некоторое время молчал. Когда же заговорил, то его
голос был тихим, но неожиданно спокойным и твердым, как если бы он
принял какое-то решение:
— Я знаю одно — кем бы она ни была, у нее нет никого, кроме меня, и я
один в ответе за ее счастье и покой. Я никогда не смогу заменить Аламнэй
мать, но я сделаю все, чтобы холод одиночества не пустил корни в ее
душе, и чтобы, когда для нее настанет срок продолжить путь
самостоятельно, она ступила на него без страха и сомнений — это самое
большее, что я могу для нее сделать…
Закончив эту речь, произнесенную одинаково ровным тоном, он уверенным
жестом поднял свою красивую голову и взглянул на Иштана. В его глазах
было столько твердости и решимости, что молодой эллари невольно
потупился. Маленькая эльфина сидела, открыв рот и переводя испуганный
взгляд то на отца, то на дядю. Иштан сделал последнюю попытку:
— Но если она вырастет разбалованной, ей придется потом трудно.
— Она вырастет свободной… — тихо и твердо ответил Кравой.
— И это будет стоить ей многих ошибок в жизни!
Солнечный эльф неожиданно заулыбался — так светло и легко.
— Нет, Иштан, ты ошибаешься: она совершит ОЧЕНЬ много ошибок и
расплатится за них сполна — но лишь так она сможет стать той, кем она
должна стать, лишь так обретет себя.
— И ты же первый будешь расхлебывать ее ошибки, если что, — иронично
закончил Иштан, но Кравой только улыбнулся в ответ — мимолетная туча
прошла, его лицо снова приняло привычное выражение счастья и
уверенности.
— Значит, буду! — уже весело ответил он, обнимая Аламнэй и ласково
