некотором расстоянии от слушателей. Эта тончайшая белая пелена
опущенных век точно отгораживала ее от мира. «Смотрите на меня,
слушайте мою песню, но не пытайтесь проникнуть в мир, ее породивший»,
— будто говорил скрытый взгляд логимэ, и это было то, что заставляло
слушателей жадно внимать ей: тайна, недоступность, ибо ничто так не
манит, как то, что скрыто. Возможно, поэтому вечерами, когда она пела, в
Круге было особенно тесно, а собравшиеся мужчины норовили незаметно
подсесть поближе к лесной певунье, согретые теплом ее голоса и
заколдованные тайной опущенных глаз…
Когда же песни заканчивались, слушатели расходились тихо и неслышно,
точно боясь расплескать переполнявшие их чувства, а ласковый, точно
гладящий голос еще долго звучал в очарованных душах. Вместе с ними,
слившись с толпой и лишь изредка вспыхивая странным взглядом из-под
тонких бровей, уходил и Иштан Ардалаг, старший веллар Рас-Сильвана,
уходил с колотящимся сердцем, ибо в тот вечер под сенью священного
дуба он впервые в жизни полюбил — первой настоящей любовью, со всей
трепетностью и силой, свойственными этому чувству.
Проходили дни, а волнение Иштана все не утихало — напротив, все
сильнее захватывало его. Он боролся с собой, сомневался — плохо или
хорошо он поступает, думая о прекрасной мэлогриане, но не думать о ней
становилось все труднее. Не смея заговорить, он с неустанным упорством
наблюдал за лесной эльфой на расстоянии; в Круге песен неизменно
садился так, чтобы видеть ее, и сидел так, не двигаясь, весь вечер,
взволнованный ее тайной, и еще больше — тем неведомым доселе
чувством, что наполняло его собственную душу. Порой ему удавалось
поймать взгляд логимэ: в такие моменты ему еще явственней казалось, что
между ними существует некое взаимопонимание — без слов, на уровне
взглядов и еще более тонких, не поддающихся описанию материй. И
каждый раз, глядя на нее, Иштан мучительно думал о том, как бы
встретиться с ней один на один…
В конце концов, такой случай представился! Все началось с того, что
однажды они столкнулись в замке — к удивлению Иштана, лесная эльфа
выходила из комнаты маленькой Аламнэй. Эта встреча была столь
неожиданной — эллари едва не налетел на нее!
— Ан синтари… — только и смог выдавить он.
— Ан синтари, — мягким эхом отозвалась лесная эльфа, опуская глаза так
низко, что стала видна изнанка длинных темных ресниц; в ее голосе
Иштан с волнением уловил все те же теплые трепетные нотки, которые так
привлекали в ее пении, и снова у него возникло ощущение нежности и
