Вдвоем с Михалычем они эти праведные слова покойного Сергеича припомнили. Приняли и выпили, не чокаясь, на долгую трезвую память по сто граммов «Немирова».
― Эхма, крепка власть Господня! ― по водочной традиции вкусно крякнул сотрапезник Евгена, первый килишек ничем не закусывая, кроме добрых воспоминаний о былом. Да и то мысленно, синодика в упомин ради.
Оба они отличным образом обошлись тем вечером без синодальных лживых речей и принародно пьяных тостов. И то благовестно сказать, повторить, пусть мертвые потаенно хоронят своих мертвецов. Поскольку символом веры христианской по-всячески живым соборно заповедано жить ради будущего. Положено нам смотреть не назад, в умершее прошлое, но вперед, в направлении вечной жизни веков будущих. Что минуло, то и минуло, кануло в минувшее.
Во многом Евген разделяет перспективные и ретроспективные писательские взгляды Михалыча. «В синхронии и диахронии…» Разве что канонический упор на религиозность почти всех героев двиньковских романов ему представляется излишним. Зря это они суют святыню псам, а благовестные жемчуга мечут перед атеистическими свиньями.
При чем, скажите, здесь религия, если сейчас ему, Евгену Печанскому, почему-то хочется выпить не по обычаю за упокой, но во здравие дядьки Алексан Сергеича? Не исключено, его любимому незабвенному дядюшке на том свете живется так же весело, как и на этом. Со вкусом к жизни. Верно, тамотка нашлось дядьке, что выпить, чем закусить. Будь то в раю или в аду…
Как бы там ни было внизу и наверху, в религиозную колею тогдашний разговор не вошел. Евгений избрал иную тему:
― Послушай, Алексан Михалыч, давно хотел додать тебе к твоим воззрениям на спиртное и съестное, общеупотребительно. Коли не возражаешь?
― Исполать тебе, читатель мой благосклонный! Я тебя уважливо слушаю, мой молодой друг.
― Так вось, Михалыч. На мою думку, качественные спиртные напитки надо гастрономически определить в разряд калорийных блюд. Ими можно и должно существенно дополнить, разнообразить правильное и красивое пропитание вкусной и здоровой пищей.
Например, настоящую водку на русском языке жрут или кушают. Бывает, принимают ее как лекарство, для аппетита, перед едой. А сколько в ней, проклятой, килокалорий, ты получше меня знаешь. Потому что употребил ты ее гораздо больше в течение твоей долголетней застольной жизни. Разве нет?
Вот такую разговорную раскладку с филологией и гастрономией интеллектуальный гурман дядька Алесь не мог не поддержать. Экспромтом пошел красно рассуждать на заданную тему. И к цивилизационным обобщениям прибег, показав и доказав культурологическую парадоксальную дихотомию хронического алкоголизма и ретроградной наркомании. Как оно ему по-писательски свойственно, от Ромула до наших дней. Начал он из глубины языческих столетий от разбавленного греческого виноградного вина и легких растительных наркотиков феодальных ассассинов-исламистов. Показательно не преминул упомянуть лингвистически об американских бутлегерах прошлого века и о трансъевропейских наркотрафикантах нашего третьего христианского тысячелетия, которое у нас нынче на дворе.
