– Вы забыли о вашем пари с Форбахом, сказала она: – вы должны проиграть его: мама́ была на бале с розовою камелиею, как говорил Форбах.
– О, я знал это, фрейлейн Августа! я знал, на чьей дивной головке была белая камелия. Я спорил с ним только для того, чтоб говорить о вашем семействе, о вашей матушке, о… о вас, фрейлейн Августа, не возбуждая подозрений. Мог ли я забыть, что белая камелия была на вас?
– Да, сказала она, опуская глаза.
– Во время последней кадрили упал листок этой камелии, и я… видел, что он упал, договорил он, как бы поправляя неосторожно-начатую фразу; но смысл этой прерванной фразы был ясен: «и я поднял этот листок и храню его».
Августа покраснела; грудь её тяжело дышала.
– О, как мучителен был для меня тот вечер! Я стоял далеко от вас; меня терзала зависть… поймите мои страдания, Августа! проговорил он прерывающимся голосом и взял её руку. Девушка вздрогнула и смутилась. Он поцеловал несколько раз её руку; она могла только сказать: «Боже мой, оставьте меня!» – «Нет, мы будем неразлучны навеки», шепнул он и поцеловал похолодевшие от волнения губы Августы. «Теперь, я твой, ты моя! Но пусть наши клятвы будут на несколько времени тайною для других. Мы скоро соединимся перед лицом света, Августа!»
В это время послышались в соседней комнате шаги и кашель президентши. Светская и опытная дама, оставив дочь с молодым человеком, которого прочила ей в женихи, понимала, что необходимо предупредить о своем возвращении. И действительно, когда она вошла в комнату, барон рассказывал Августе уморительный анекдот о том, как вчера, после спектакля, какая-то дама села в чужую карету и заметила это только на половине дороги, а как между-тем, сердилась настоящая госпожа кареты целый час, не находя своего экипажа.
Через несколько минут Бранд простился с президентом, осыпаемый уверениями заботливой матери, что он в их доме всегда самый приятный гость.
Между-тем Артур Эриксен окончил свою акварель и взял письмо Форбаха, чтоб отдать его на городскую почту, или доставить прямо по адресу. Адрес был: «Г-же Беккер, на канале, дом под № 8-м». – «На канале», подумал живописец: «это мне по дороге; графу нужно, чтоб письмо было доставлено поскорее, занесу же его сам. На канале домы старые, с темными длинными корридорами, и мне приятно побывать в таком оригинальном лабиринте». Артур вышел в переднюю. Там камердинер разговаривал с Йоганном, слугою, которого велел отпустить граф.
