— Обращаюсь прежде всего к его милости архидьякону каноников Тира, — спокойно уточнил адвокат. — Известна ли здешним клирикам булла святейшего апостолика папы Григория Девятого о строжайшем запрещении рыцарских турниров?
При этих словах брови у бальи и обвинителя поползли на лоб, а у архидьякона грозно сошлись у переносицы.
— То есть вы хотите сказать, — продолжил Ги, не обращая особого внимания на мимику судейских, — что эту буллу нарушил и сеньор ди Россиано, близкий родственник Его Святейшества?
В зале повисла гробовая тишина. Местные сеньоры уже почувствовали крутой нрав папы Григория, а особенно его полномочного представителя, легата, и не без основания полагали, что за участие в запрещенном турнире их могут, заодно с Фридрихом, подвергнуть интердикту. На самого же сеньора ди Россиано было страшно смотреть. Он во мгновение ока растерял всю свою напыщенность и теперь стоял бледный как смерть, с дрожащей нижней губой, напоминая школяра, который поставил большую кляксу на уроке каллиграфии и теперь ожидает наказания розгами.
— Но я уверен, что на прямое нарушение подобного запрета власти города Тира пойти никак не могли, — неожиданно заявил адвокат. — Стало быть, это был и не турнир, а рождественский бугурт, то есть игрища на потеху благородным дамам, устроенные отдельными рыцарями в честь святого праздника?
— Бугурт, конечно, бугурт! — радостно отозвался бальи.
Архидьякон при этом одобрительно закивал, по залу пронесся вздох облегчения, а сеньор Пьетро удивленно захлопал глазами, словно не веря в чудесное избавление.
— А это означает, — продолжил Ги, — что сир Робер и сир Пьетро просто сражались в честном несмертельном поединке за честь прекрасной дамы. Вы согласны, сир Пьетро? Или же ваш двоюродный дед, который, кстати, и подарил вам коня, оружие и доспехи на совершеннолетие, обрадуется, узнав о том, что вы, благородный сир, приняли участие в рыцарском турнире? — «Рыцарский турнир» в устах акрского адвоката прозвучало как «ведьминский шабаш».
— Так оно и было, — испуганно пролепетал Пьетро ди Россиано.
— А если это был бугурт, то, стало быть, турнирный кутюм[15] к данному случаю никак неприменим, и о лишении рыцарского звания и титула турнирным судом не может быть и речи! — Последние слова адвокат произносил четко и размеренно, словно вбивая гвозди в несуществующий гроб.
Бальи вцепился в подлокотники кресла. Лицо его побагровело. Казалось, что председателя суда, с треском провалившего процесс, который виделся всем его устроителям совершенно беспроигрышным, сейчас хватит удар. К нему одновременно с противоположных сторон зала подскочили порученцы донны Корлеоне и барона Ибелина. Выслушав и того и другого, бальи почесал переносицу, поднял взгляд, в котором засветилась некоторая надежда, и во всеуслышание объявил:
