— Мой вексель! — вскричал он, поднимая руку вверх.
— Вот и славно, — довольно проворчал Робер, — прячь, и поехали домой.
— А с этим что делать будем? — спросил Жак, указывая на замершего от страха жонглера. — Может, страже сдадим?
— Было бы ради чего возиться, — буркнул недовольно Робер. — Я голоден, как стая волков. Сейчас еще немного его повоспитываем напоследок, и пусть катится к черту. Ему и без суда досталось прилично. А ну принеси-ка мне сюда его бренчалку…
Жак выскочил из арки, подобрал потерянную при падении лютню и подал ее Роберу. Тот спрятал нож, хозяйственно обтерев его об рукав воришки, отошел на шаг в сторону и, держа ни в чем не повинный инструмент за гриф, нанес по голове жонглера страшный удар. Лютня бренькнула, хрустнула и брызнула по стенам деревянными щепками, оставив в руках у рыцаря лишь обломок со свисающими струнами. Жонглер рухнул на четвереньки и, завывая, пополз куда-то в сторону, явно не разбирая дороги. Робер сплюнул и швырнул в него обломком.
— Поехали, Жак! — сказал он приятелю. — Хафиза, поди, до сих пор ужин с очага не снимает, постояльцев ждет…
* * *
Робер был прав. Добравшись без приключений до селения маронитов, они обнаружили в зале хозяйку, не находящую себе места от волнения, а на углях непогашенного очага — сочную баранину и телятину, тушенную в специях, вкуснее которой трудно было что-нибудь придумать.
— Папа, император, Ибелины, — вещал с набитым ртом достославный рыцарь, и у него выходило: «Фафа, иффефатоф, ифелифы», — пусть сами между собой разбираются. И они сами, и их прислужники.
— И прислужницы, — поддакнул Жак, перед тем как затолкать в рот очередной кусок.
— И фрифлуфнифы, — согласился Робер, похлопывая по талии хлопочущую вокруг него вдову.
Хафиза, знавшая о том, какая награда среди прочих призов ожидает победителя турнира, с ужасом думала о том, что Робер-бек возвратится к ней в лучшем случае к утру, если возвратится вообще. Весь вечер она молилась Христородице и даже решила сходить назавтра в церковь, чтобы сделать пожертвование и принести сердечное покаяние за то, что пускает к себе на ложе мужчину, с которым она не состоит в законном браке. И от предвкушения того, как она будет рассказывать настоятелю о своем грехе, ее тело заполняла сладкая истома.
Приятели выпили напоследок кувшин сладкого вина и разошлись по своим комнатам. То есть Жак отправился в предназначенную им двоим спальню, а Робер, топорща усы и что-то напевая, двинулся на хозяйскую половину.
