XXII
Скорый поезд Ростов – Москва миновал станцию Михеево. Начинался стокилометровый перегон без единой остановки.
Была глухая ночь, душная и тяжкая, словно перед грозой. Мощный, горбатый «ФД» несся впереди длинного состава, точно гигантская черная борзая. Из поддувала паровоза красными снопами вылетали искры и пропадали где-то под колесами вагонов. Когда поезд пролетал полустанки, люди с перронов на одно мгновение видели в будке паровоза освещенных красным заревом двух кочегаров, обнаженных до пояса, дьявольски быстро бросавших уголь в топку тяжелыми совковыми лопатами.
Дмитрий Воейков лежал на верхней полке в одном из вагонов третьего класса и от нечего делать прислушивался к тихой и неторопливой беседе пассажиров, сидевших на нижних полках. Огня в купе не было, фонарь, висевший в коридоре, бросал тусклый, желтый свет на грязный, заплеванный пол, на склоненные головы пассажиров, отсекал угол пустой полки напротив Дмитрия. Дмитрий лежал в тени, густой и черной, как смола. Вагон покачивало, в темном стекле окна дрожало отражение фонаря, повсюду плавал едкий, сизый махорочный дым.
– И вот, братцы, лежу я, значит, за этим самым выворотнем и головы поднять не могу… – бесстрастно и скучно рассказывал молодой парень в кумачовой рубахе и с ампутированной до колена ногой. – Как только голову подыму – рраз! – очередь из автомата. Ах, думаю, чтоб тебя розорвало – обожди!.. Снял шапку, отломил сучок, надел шапку на этот самый сучок, да эдак на аршин от себя, сбочь эдак, и высунул шапку из-за выворотня… Тррах! Смотрю – шапка покатилась на снег: в трех местах пробил ее проклятый финн. Ладно. Лежу. Совсем уж тихо лежу, будто убитый. И что-то долго я так лежал. Потом слышу: идет кто-то, идет осторожно. В лесу тихо, снег кругом. И мороз. Мороз, братцы, как огонь…
– Да-а, зима была лютая, – заметил лысый бородач-колхозник. – Да и места в Карелии холодные, северные, стало быть.
– Только это финн ко мне подходит, а я ка-ак вскочу, да – на мушку его! А он так ошалел, что и автомата не вскинул даже. Стоит, глядит на меня, да и только. Глаза большущие, карие. И глядит, подлец, без страха. Срезал я его, как камышинку. Так носом в снег и зарылся. Подхожу ближе, а сердце, братцы, стучит так, что за версту слышно. Шутка ли, человека убил! Первый раз за всю жись. Война, конечно. Спрос небольшой… Для верности еще раз стрельнул по нему. Лежит. Шапка слетела, валяется нутром вверх. Я почему-то сперва за шапку взялся, пошшупал ее со всех сторон – теплая еще внутри-то. Затылок у финна кучерявый, волосья белые, как лен, снегом пересыпаны…
