— Дураки мы все-таки!
Из тьмы донеслось в ответ:
— Дрейфишь?
Ральфа трясло от обиды. Все, все из-за этого Джека.
— Еще бы. Но мы все равно дураки.
— Если тебе не хочется, — сказал саркастический голос, — я и сам могу пойти.
Ральф уловил насмешку. Он ненавидел Джека. Зола щипала ему глаза, он боялся, устал. Его взорвало:
— Пожалуйста! Иди! Мы тут подождем.
И — молчанье.
— Что ж ты не идешь? Испугался?
Пятно во тьме, пятно, которое было Джек, отодвинулось и начало таять.
— Ладно. Пока.
И пропало пятно. И вместо него всплыло другое.
Ральф наткнулся коленкой на что-то твердое, качнул колкий на ощупь обгорелый ствол. Шершавым обугленным краешком бывшей коры его мазнуло по ноге, и он понял, что это на ствол сел Роджер. Он пощупал дерево и, колыхнув его на невидимом пепле, сел тоже. Роджер, вообще необщительный, и тут не стал разговаривать. Не стал распространяться о звере или объяснять Ральфу, что понесло и его в эту нелепую экспедицию. Сидел себе и покачивал ствол. Ральф различил частое-частое, бесящее постукиванье и догадался, что Роджер стучит по чему-то деревянным копьем.
Так и сидели: стучащий, раскачивающийся, непроницаемый Роджер и кипящий Ральф; а небо вокруг набрякло звездами, и только черным продавом в их блеске зияла гора.
Высоко наверху заскользили звуки, кто-то размашисто, отчаянно прыгал по камням и золе. Вот Джек добрался до них, и он прохрипел таким дрожащим голосом, что они еле его узнали:
— Там кто-то есть. Я видел.
Он споткнулся о ствол, ствол ужасно качнулся.
Минуту Джек лежал тихо, потом пробормотал:
— Осторожно. Может, он пошел вдогонку.
На них посыпался пепел. Джек сел.
— Там, наверху, я видел — что-то вздувается.
— Тебе просто почудилось, — стуча зубами, выговорил Ральф. — Что же может вздуваться? Таких не бывает существ.
Роджер сказал — и они даже вздрогнули, они совсем про него забыли:
— Лягушка.
Джек хихикнул и вздрогнул:
— Да уж, лягушечка. И хлопает как-то. А потом вздувается.
Ральф даже сам удивился — не столько своему голосу, голос был ровный, сколько смелости предложенья:
— Пошли — посмотрим?
Впервые с тех пор, как он познакомился с Джеком, Ральф почувствовал, что Джек растерялся.
— Прямо сейчас?
И голос Ральфа сам ответил:
— Да, а что?
Он встал со ствола и пошел по звенящей золе в темноту, и остальные — за ним.
Теперь, когда его голос умолк, стал слышен внутренний голос рассудка и еще другие голоса. Хрюша говорил, что он как дитя малое. Другой голос призывал его не валять дурака; а тьма и безумие этой затеи делали ночь немыслимой, как зубоврачебное кресло.
