А если не его, то кого тогда?
Нет, тут чего-то не хватало. Какой-то нити. И участие Макарки здесь только мешало. Лучше вообще пока отбросить его.
Итак, Маруську "украли" и сообщили о том — на случай, если Алекс сам вдруг не понял.
Легкий сказал: "верни мое". Но ему ничего не известно — они не виделись столько лет. Зато вот Маруська — она-то отлично знала, что, где и чье.
А потом вдруг легаши, не пойми с чего, накрыли театр. Алекс был уверен, что туда не ведут никакие следы. Предупреждение? "Либо послушай, либо расскажу и кое о чем другом"?
Так… Все ясно. Маруська снюхалась с Легким. Его люди ее утащили, чтобы она вышла сухой — да еще и получила то, что ее больше всего заботило. Театр? Это и есть то "мое", о котором твердил Легкий?
Хитра, сука. А он уж подумал — может, и вправду, с ней что там случилось.
Вернется частями? Ну-ну. Нашли кретина.
Замысел стал очевиден, и Алекс почувствовал себя куда лучше. Он глубоко вздохнул и потянулся.
Приятно отдохнуть, но пора и заняться делом. Маруська наверняка в Старом городе. Первым делом надо ее выловить. Припомнит еще, как каркала, что все закончится очень скверно. А уж после Алекс и с Легким потолкует. О том, что неправильно лезть не в свои дела, да еще и на пару с чужой бабой. Но не один, конечно.
Поднявшись, Алекс сдернул со спинки стула рубаху — оставили чистую вместо порезанной. Оделся. Рукава дошли до кончиков пальцев. Их можно закатать. Длина тоже подкачала — едва не до колен. Зато тесна так, что дышать невозможно: поди, ветхая ткань разойдется. Давно не приходилось носить подобную дрянь.
Почесывая отросшую щетину — прежде он брил бороду, как просила Маруська — Алекс глянул в узкое зеркало без рамы. Стекло пошло пузырями — уж такое Тощие не продадут.
За благородного ему не сойти.
— Хорош Лексейка!
Дверь шумно открылась. Громкое сопение и шмыганье. Макарка.
Через миг тот и сам вломился в узкую комнату. Бахнулся на кровать, рискуя сломать. Обхватил голову руками, заныл басом:
— Порешить меня хотят!
— Кто? Твой пес-ищейка, что ли?
— Все они! Все!
Тощий показал пальцем на свежие кровоподтеки.
— Сперва Червинский говорит — точно убьют. Вышел от него, так от Степки привет передали. А ведь Степка за друга мне был! А сказал — ни мне, ни моим не жить теперь. Как же так? Я ж ничего не сделал!
— Но он прав — ты стучишь. Узнать про такое легко. Ты ведь дурак.
— Я про Степкино дело — вот те крест — никому. Ни душе!
— Никто не поверит.
— Ой-ей… Что же делать, Лексей?
