— Я ошибся. Тут ничего важного.
Сыщик усмехнулся.
Выйдя из сырой затхлости гостиницы в теплый день, репортер глубоко вдохнул.
Прислуга Коховского, да? Вспомнились слова Аксиньи о том, что Матрену задержали, да обугленный дом у реки.
Раз Червинский опять не сказал ничего определенного, Бирюлев попробует сам все выяснить.
* * *
Ульяну не замечали. Она долго топталась в углу, робея и не находя решимости самой обратиться к кому-то из грубых людей в серой форме. По детству накрепко затвердила, что от них нужно держаться подальше, и теперь никак не могла себя пересилить.
Наверное, Ульяна бы так дотянула до вечера и вернулась домой, не солоно хлебавши, если бы к ней не подошла незнакомая баба в плотном черном платке и глухом, несмотря на жару, платье. Траур носила.
— Ждешь кого или спросить хочешь? — спросила участливо.
— Матушка моя тут… Повидаться бы… — еле слышно шепнула Ульяна.
— Так что молча стоишь? Который час на тебя гляжу.
Баба властно — совсем, как мать — взяла за руку, подвела к полицейскому, что сидел за столом у входа в темный коридор:
— Проведать пришла.
— Это кого? Может, не велено.
Баба в трауре вопрошающе взглянула на Ульяну, а та от волнения едва фамилию свою не забыла. Даже во рту пересохло. Наконец, тихо пискнула:
— Митрофанову…
— А звать как?
Полицейский принялся листать толстую распухшую книгу.
— Матреной…
— За что?
— За кражу…
— Точно в нашем участке?
— Да… Макар сказал, к вам привели, — выпалила Ульяна. И тут же обругала себя: откуда ему знать про Макара?
Городовой долго переворачивал страницы, пока нашел:
— Есть такая. Ну, ладно, разок можно и проведать. Пошли. Говорить через окно будешь. При мне.
— Отчего так? Меня прежде прямо внутрь пускали, — удивилась Ульянина помощница.
— И тебе нельзя было. Больше не пустят, не тревожься. Эй, Лопырев!
— Чего? — отозвались из-за тонкой стены.
— Выходи, сменишь.
Полицейский повел по коридору, но недалеко. За углом оказалось помещение — такое же, как приемная, только разделенное перегородкой с окном.
Провожатый приоткрыл его, крикнул:
— Митрофанова! Поди сюда!
Через миг Ульяна услышала материнский голос — и едва не заплакала:
— Да? Чего?
— Пришли к тебе. Радуйся.
Наклонив голову, дочь заглянула внутрь:
— Мама!
Лицо на другой стороне — серое, разом постаревшее. Неужто и впрямь она?
— Улька!
— Мама! — больше Ульяна не могла сдерживаться, всхлипнула.
— Поживее давайте, — поторопил полицейский.
— Как вы там?
— Живем. Витюшка денег дал…
— Дети здесь, с тобой?
