— Как? — спросила баба.
— Да случайно, — по-детски растирая глаза, отвечал он.
— Не ври мне, ослина! — прикрикнула мать.
Ванька сдался.
— Лавку глухого табачника хотели взять. Но нас повязали. Сдал кто-то, — он поднял голову и взглянул на Макара.
— Да не я это, брат! Вот те крест!
— Не брат я тебе…
— Заткнись! Отчего решил, что ты? — обратилась баба к Макару.
— Да почем мне знать? — от чистого сердца удивился он.
— Ну? — допрашивала она сына.
— Чую, — подумав, ответил тот.
— Ах, чуешь! Как на гиблое дело идти — не чуял, а тут — почуял, дурак? И на что я тебя, сметливого, только растила?
Замолчали. Задумались. Макар уже едва не задремал, несмотря на тревогу — а может, и благодаря ей.
— А ты-то что, мама? — набрался смелости Ванька.
Баба, по-прежнему раздосадованная, отмахнулась.
— Не твоего ума дело.
— На добро хозяйское ручонки наложила, — рассмеялся длинный одноглазый арестант.
Ванькина мать взъярилась:
— А ты чего лезешь?
Окно в стене распахнулось.
— Веселов!
Макар встал.
— Быстро тебя, — удивилась крестьянка.
Тут же подскочила и мать Ваньки, взмолилась, хватая за полы:
— Постой, сынок, погоди! Если тебя вдруг выпустят, зайди к моим детям на берег. Матрена я, Матрена Митрофанова, обгорелый дом на спуске! Передай весточку, что я тут сижу!
— Да и рад бы, мать, но куда уж мне? Чую, сидеть — не пересидеть теперь. Третий уж раз тут, — понуро сказал Макар, прежде чем выйти.
Его провели сразу в кабинет Червинского. Теперь сыщик был не один — вместе со старшим, седым и сутулым. Макар прежде с ним не сталкивался.
На сей раз Червинский не стал его бить.
— Видел там мать твоего подельника?
Макар кивнул, но тут же спохватился:
— Да какой подельник? Не знаю его, случайно встретил неделю назад!
— За той бабой, Матреной, и раньше лихие дела водились. Не во всех уличили. Слыхал?
— Ей-богу, нет!
— И что, веришь? — усмехнулся седой.
— Да. Дурак он, — ответил Червинский и обратился к Макару. — Вот что. Сходишь в ее дом на берегу, сойдешься со всеми, кого там найдешь, и разузнаешь: с кем, когда и что.
— Она сама о том просила — весточку передать, — заметил Макар.
— Какую? — спросил седой.
— О том, что тут сидит.
Червинский аж хлопнул в ладоши.
— Фартит тебе, Свист! Даже повод готов.
— Меня же убьют! — Макар с ужасом подумал о том, что Ванька-мануфактурщик как в воду глядел, да только не про былое, а про будущее.
— А ты старайся не проколоться.
— А как же театр? — он судорожно ухватился за прежнюю зацепку.
Седой заинтересовался:
