— Какой сегодня день? — спросила Матрена у маленькой рыжей воровки. Ее привели только вчера — в датах еще не запуталась.
— Воскресный. Десятое, июня месяца.
Прачка покачала головой.
— Ровно неделя прошла.
С тех пор ее вызвали лишь однажды. Спрашивали об убийстве, суля каторгу, а то и повешение. Про дочь, конечно, слушать не стали. А потом вернули — и забыли.
Обычное дело, по словам постояльцев.
— Вот в баню бы, — мечтательно вздохнула Матрена, расчесывая до крови искусанные клопами ноги.
— Ишь, чего захотела, — расхохотался одноглазый.
Пока наружу вышло лишь четверо. Трое — чтобы отправиться в тюрьму и исправительный дом, а вот про последнего говорили, что на волю.
Каждый раз, когда кого-то звали, Матрена вцеплялась в него мертвой хваткой и просила передать весточку детям. Как правило, ее отпихивали. Но кто-то и соглашался — но только те возвращались обратно.
Выпущенный же не сказал ни да, ни нет. Оставалось надеяться, что на радостях он подобрел и поспешил исполнить волю случайной соседки… Только, по правде, Матрена ни на миг в это не верила. Наверняка счастливчик вовсю хлестал горькую — праздновал избавление, забыв обитателей хлева.
— Угомонись, Татьяна. Не голоси, — попросила Матрена. — Толку с того?
Как оказалось, вовремя вступила. Только крестьянка сделала шаг от двери, чтобы дать отповедь — как та отворилась. Не отклонись она — так зашибли бы. Отойдя подальше, баба тут же передумала спорить.
В хлев бросили очередного — плюгавого, крючконосого, в штопанной засаленной поддевке.
Потирая ушибленное колено, он проковылял к стене, сев рядом с Матреной.
— Э-эх… Проклятущие! — опомнившись, погрозил двери кулаком.
Соседи хмыкнули.
— И ведь не сделал же ничего! На ровном месте схватили — да и приперли сюда!
— Как и все. Да, как и все, — повторила любимую присказку крестьянка.
— Я мимо проходил! Гляжу — дверь открыта. Я и вошел. Отчего не войти?
— Спер что?
— Да когда бы? Оглядеться не успел — как эти за мной следом вломились и сюда привели.
— Ой ли? — недоверчиво усмехнулся одноглазый.
— Да ей-богу! Только наверх забрался. А там прямо в коридоре — висельник! Из крыши прямо свисает! Ну, так я малость и растерялся. А тут — они.
— Грех какой, — осенила себя крестом крестьянка. — Все-то баре шуткуют, жизнь им не мила.
— Не. Легаши сказали — он не сам. Невидимки, говорят, — объяснил новый. — Те, что богатеев старых потрошат.
— Невидимки? — взвилась Матрена. — Да точно ли?
— Верно-верно. Этот, висельник-то, тоже всякий хлам у себя держал. А то что б я к нему пошел?
