— Это тебе надо решать.
— Я сделаю все, что ты хочешь. Только скажи.
— Я не знаю, что сказать.
— Ну, говори же, Этторе.
— Не знаю, что и сказать…
Тогда она крикнула, чтобы он не подличал.
У Этторе словно темная пелена стояла перед глазами. Наступая на Ванду грудью, он подталкивал ее к дому, пока она не прижалась спиной к стене. При этом он не мог произнести ни слова.
Упершись руками ему в грудь, Ванда умоляла:
— Говори, Этторе, ты же мужчина. Считай, что ты мой хозяин, и решай, что со мной делать. Ведь если бы у тебя испортился мотор, ты бы принял какое-нибудь решение. Скажи, и я тебя послушаюсь. Я сделаю, как ты скажешь.
Он все не отвечал, и тогда она совсем тихо спросила:
— Хочешь, поговорю с каким-нибудь врачом? Только, знаешь, операция стоит очень дорого…
Едва он собрался с духом и выдавил из себя: «Деньги у меня есть, сколько надо», как увидел ужас в ее глазах. Этторе почувствовал комок в горле. Он обнял ее обеими руками и сказал в пушистые волосы:
— Думаешь, я хочу, чтобы ты себя сгубила?
Она попыталась отстраниться, посмотреть ему в глаза, но он лишь крепче прижал ее к себе:
— Стой так: тебе будет теплее.
Ее слезы стекали ему за ворот, и ощущение этой теплой, мгновенно остывавшей влаги как-то ужасно расслабляло его.
— Мне хочется ребеночка! — выдохнула она, наконец, куда-то ему в шею.
— У тебя и будет ребенок. Я тебе его дал… Он твой… будет у тебя ребенок, — говорил он, уткнувшись ей в плечо и не решаясь открыть глаза и увидеть свет.
Она отодвинулась, но не сняла рук с его груди и смотрела на него, беззвучно шевеля губами. И тогда Этторе почувствовал, как внутри у него теплеет. Он распрямился навстречу резкому ветру с реки и теперь боялся только, чтобы это тепло не исчезло и вместо него опять не появился леденящий холод.
— Ну вот мы и договорились, а теперь иди домой. Ты совсем как ледышка.
Она опять испуганно прильнула к нему всем телом и спросила:
— Что мне дома делать?
Он мягко отстранил ее и поднял ей голову, чтобы она посмотрела ему в глаза, теперь они были ясные и твердые, такие же, как «на работе» с Бьянко. Но он хотел только заставить ее слушаться.
Глядя ей в глаза, он сказал:
— Дома ты расскажешь обо всем отцу, матери, братьям…
— Нет, — слабо вскрикнула она.
— Ты им скажешь, ты должна сказать еще днем, потому что вечером я приду к вам.
— Ты с ума сошел, Этторе! Они тебя изобьют, изобьют до смерти!
Но он настаивал:
— Скажешь! Поклянись, что скажешь все!
Она молчала, у нее стучали зубы.
