Ледоход и подснежники | страница 67

Но тут же она вспоминала парализованного отца, уставшую мать, и мысли её текли уже совсем в другом направлении.

«Надо Марусю подготовить к школе, а сколько всего купить придётся: форму, учебники, портфель, обувь… Как же называется то лекарство, дорогое такое, которое выписал отцу невропатолог, сказал колоть надо, колоть лучше, чем таблетки. Ничего, я умею делать уколы, сами справимся, сами…»

Продолжался ливень, и мчался поезд.

Григорий сидел у окна и с удовольствием пил горячий чай. Ужасно хотелось есть.

– Кашу будешь? – неожиданно услышал он.

Перед ним стояла проводница.

– Я… я потом поем.

– Да нет у тебя никакой еды! Возьми вот, поешь каши, от завтрака осталась. В ресторане все сосиски ели да омлеты, а кашу никто не заказывал. Видишь, тебе приберегла, – и она протянула Григорию большую тарелку тёплой пшённой каши.

– Спасибо, я расплачусь.

– Да ладно тебе, ешь на здоровье. Есть во что переодеться? А то мокрый уж больно.

– Есть.

– Ну и хорошо, отдыхай.

От горячего, сладкого чая, от сытной каши Григорий захотел спать. Он переоделся в сухие вещи, лёг, укрылся одеялом и уснул мгновенно.

Под шум дождя ему снилось, что он ведёт дочку в первый класс, на ней белый нарядный фартук, тёмное, строгое платье и в руке букет астр, нежно-сиреневых, игольчатых, какие любит жена, а он, в хорошем костюме и светлой рубашке, несёт ранец, и дочка всё просит:

– Папа, дай я понесу!

– Подожди, успеешь ещё, – они смеются… только почему-то нет мамы, где она, Анна?

Он кричит во сне: «Аня, Аня!»

И слышит громкий голос проводницы:

– Город Н., выходим, пассажиры.

От голоса проводницы Григорий проснулся, встал и подошёл к окну.

Удаляясь от поезда, шла невысокая, хрупкая женщина под зонтом, он не видел её лица, на ней были джинсы и лёгкая куртка, а в руках чемодан.

«Таких чемоданов сейчас нет, откуда он у неё? Похож на мой, дембельский», – подумал Григорий.

Стучали колёса, стучал по окнам, стекая струйками воды, дождь.

Я шла вдоль знакомого берега и не могла понять, почему так непривычно, так особенно тихо вокруг.

Осенние листья опали.

Деревья, стесняясь своей обнажённости, застыли в немом безветрии.

Морозно, пустынно, светло и строго.

В тишине звонко стучал по седой осине дятел, он не замечал меня, занятый своим важным делом.

Впереди на дорожке стояла женщина, на её вытянутой ладони были семечки.

Синички садились на руку, схватывали лакомство и отлетали.

– Ци-ци-фи, ци-ци-фи, – щебетали они.

Уже стайка этих весёлых, желтогрудых птичек кружилась вокруг.