– У меня есть отличные фотографии Лондона, – сказал однажды Макс, – хочешь посмотреть? А ещё несколько английских журналов.
Макс знал, что Лена, влюблённая в английский язык, соблазнится его предложением, и не ошибся.
Они сидели на диване в кабинете Максима и листали журналы. Лена с интересом читала какие-то места вслух и переводила, что, впрочем, не требовалось, потому что Макса журналы не интересовали.
Интересовала его Лена.
Он обнял её, опрокинул на спину, навалился всем телом и жадным поцелуем впился в губы так, что даже дышать ей стало трудно.
Лена испугалась, собрав все силы, оттолкнула Максима и, чудом вырвавшись, бросилась к двери, но дверь была заперта.
Она стояла, прижавшись к стене, испуганная и беспомощная:
– Не надо, не надо, Максим, – лепетала она.
Но было поздно, мотылёк застрял в натянутой паутине.
Макс взял её на руки, положил на диван… и всё случившееся произошло для Лены впервые.
В Клуб она больше не ходила, Макса не видела, и он не искал встреч с ней.
Вскоре Лена поняла, что у неё будет ребёнок, и это привело её в ужас.
Как сказать Максу, как он отнесётся к такому известию? А дедушка?
Она похудела, ходила только на работу, с работы, по выходным сидела дома, что-то читала, делала, а в голове билась одна мысль: «Я должна сказать дедушке и Максу».
В субботу Лена сварила щи, пожарила картошку, подала на стол солёные грибы. Матвей Степанович после обеда уходил на работу.
Они сидели за столом, ели, Лена молча и неохотно, а Матвей Степанович с аппетитом, и всё нахваливая:
– Хороши щи, внучка, и чесночку не пожалела, молодец.
И она сказала.
Матвей Степанович отодвинул тарелку, положил ложку на стол, побледнел:
– Кто отец?
– Максим Веселов, – еле слышно произнесла Лена.
И вдруг, как выстрел в сердце, прозвучало это короткое и звонкое ругательство, которым обзывают продажных женщин, и его произнёс её родной дедушка. И снова произнёс.
Лена выбежала из-за стола и закрылась в ванной, слёзы водопадом хлынули по лицу, закружилась голова, подкатила страшная тошнота. Она села на край ванны, руками держась за раковину, её вырвало, снова вырвало, снова, и стало чуть полегче.
Она слышала, как хлопнула входная дверь, посидела ещё немного и вышла.
На полу валялась разбитая тарелка, из которой ел Матвей Степанович, тут же растеклись щи.
Лена, взяв тряпку и ведро, макала, ставшую сразу скользкой и жирной тряпку в лужу щей, выжимала, снова макала, подбирая капусту и морковку, её снова затошнило, снова вырвало на пол… вытирала с пола рвоту и щи, рвоту и щи, и слёзы, слёзы… Ей казалось, это не кончится никогда.
