Поздняков покрутил головой.
— Эх, Дементий, до седой бороды дожил, а смекалки не накопил. Вот и я, бывало, денно и нощно в кузне торчал да гвозди ковал, потому как они всегда нужны и цена на них ровная. Потом скумекал: дай-кось, глездунов наделаю.
— И что?
— А то… На замочки мои — глездунчики — большой спрос пошел. В Москву торговал. Во! Дале гляжу — бояре окончины[79] шукают. Я денег не пожалел, двух умелых кузнецов с правежу выкупил и понаделал тех окончив, сколь надо. Упала на них цена — я шасть к другому делу. Однако самое доходное на Рейтарский приказ да Оружейную палату работать.
Денисов усмехнулся:
— Ловок ты.
— А спробуй-ка… Ежели пораскинуть умом: седни война, завтра война. Оружия надо видимо-невидимо. Но опять — какого оружия? Посидел, помыслил, деньгу подсчитал — рассудил. Теперя замочки кремневые выдаю — бьют без осечки. А потом пошло-поехало. Строиться начал. Сам ноне молотом-то почти что и не машу. Кузнецы, да лудильщики, да паяльщики у меня робят. Самопалов таких, как у меня, по всему Поморью не сыщешь. Получайте, государевы воины, деритесь на здоровье!
Денисов кашлянул в кулак, поднялся.
— Понял я тебя, Пантюха. Поистине: кому — война, кому — мать родна. Так почем товар-то? — он вытащил из-за пазухи длинный узкий мешочек и, помогая зубами, стал развязывать тесемку.
— Цена обычная, да плата серебром.
Денисов опустил мешочек.
— Чай, медные-то деньги тож государевы.
— Знамо дело. Только я за свой товар серебром беру.
— Побойся бога, Пантюха. Сколько лет дело имеем. Мне ведь тоже медью платят.
— Вольному воля, а мне они даром не нужны.
— Ты не очень-то… Слыхал небось: указ вышел, чтобы медь наравне с серебром брати.
— Указ указом, да мне в том корысти нет.
— Ишь ты! А коли наклепаю, что медных денег не берешь?
— Иди, иди! Куды хошь иди клепай, кому хошь изветничай, однако товару на медь не продам. Пусть его лучше ржа съест.
Денисов в сердцах так дернул тесемки, что они лопнули.
— Эх, Пантюха, высоко метишь, родные корни рубишь!
Мрачнее тучи возвращался Денисов домой. Тяжелые, неповоротливые думы обуревали его, и, завидев государев кабак, мастер обрадовался. Намотал вожжи на руку, круто развернул меринка в узкую улочку, огрел кнутом, гикнул:
— А ну, ну, лешай!
Меринок прыгнул зайцем и полетел меж черных заборов, испещренных мерцающими точками заиндевелых гвоздей.
— Куда это мы? — крикнул Бориска, но Дементий, не отвечая, продолжал гнать коня.
Наконец остановились возле тына, доски в котором были местами выломаны. Дементий спрыгнул с розвальней, привязал меринка к коновязи.
