Но и в самом Граде постепенно нашлись те, кто догадался поведать остальным об избранности их доли. И границы – ни единожды не изменяющие твердой земле – ощерились штыками, теперь уже наружу. Но об этом, возможно, позже.
2
Решительно невозможно пройти стороной и не исполнить обещанное. Иные молвили бы – предначертанное.
На виду у сбрасывающего кожу Града первым, не изменяя себе и давней традиции, открыло свое место – свободное от недоразумений семейных страстей – градское жречество. Остается надежда, что не будет воспринято такое развитие истории предосудительным и циничным, когда руководством к летописи служат одни лишь впечатления – наследие той темной поры. И если цинизмом кто-то и обладает в полной мере, то лишь время, в тот час единственное оставшееся при уме на фоне прощального пира. Так что если в ком наметилось возмущение и стойкое желание инкриминации, тем предлагается обращаться напрямую к Кроносу, который по своей шутливой диетической привычке, как знать, может, и проглотит что-нибудь из подношений. Итак: не написано ничего, что бы не выменяло себе удачи произойти в тот год и остаться памятным. Только потому на слабом фоне стенаний и предсмертных хрипов проступают именно неистовства духовной жизни.
Не столь важно, что за культ господствовал в Граде прежде. Подошел бы, думается, любой, и чем темнее, чем большим числом унижений поросший – тем лучше. Наученные с детства делить всех (и, видимо, делиться) исключительно на героев положительных и отрицательных, малоискушенные подданные Града автоматически отнесли новых распорядителей к первым. А сказанное в каломельном чаду повсеместного бегства из собственных тел, очевидно, представилось чем-то небывалым. Наивный градарь, беззлобный великан и весельчак, страстно влюбленный в историю своего древнего народа, внезапно оказался предан (отчасти забвению, отчасти просто предан), стал гоним, обвиняем и в итоге – полезен лишь для снятия ритуальной головы. Подобное разобщение, в свою очередь, показалось его скучающей натуре безынтересным и вместе поучительным, и он в одиночестве спешно погрузился в челн и, поблагодарив быструю родную реку за ее существование, отплыл прочь от темнеющего в тучах берега. И до сегодняшнего дня остался единственным, достоверно нарувшим пределы Града.
Что с ним стало – неизвестно. С наступлением новых времен над страной повисла глухая завесь, гораздо более плотная, чем бывали прежде.
А бойцы за нетленную плоть наконец заняли ту власть, на какую издавна засматривались – то есть практически всю. Подданные тем временем, устав от вольностей нечаянной природы, затяготились собственной свободной волей и подставили пылающие шеи под свежевыструганное ярмо. Лишь большие приживались в Граде надежды.
