Мучимый усталостью и жаждой (голода я к тому времени уже не испытывал), окружённый блуждающими душами, я с трудом передвигал ноги. Слюна сделалась вязкой и такой горькой, точно я жевал полынь. Сам вкус смерти обитал у меня на губах, но засыпанные песком глаза продолжали искать спасение. Мне виделась вода на горизонте. Миражи не скупились и рисовали целые моря, а я не мог отпить ни глотка. На пути не встречалось скал и растений, способных укрыть от жгучих лучей. Лишь чахлый куст, добравшись до которого, я рухнул на колени и принялся ломать ветки. Я не знал, переживу ли чернодень и удастся ли после найти воду. Возможно, когда-нибудь, став сильным прималем, я научусь расспрашивать о влаге сам воздух и чувствовать движение подземных рек в толще земли. Но не сейчас. Не в двадцать пять глупых лет.
Затмение настигало меня, а убежище всё ещё походило на рыболовную сеть: столько в нём было прорех. Тогда я зарылся в пыль, насколько мог, и принялся ждать смерти. Но вместо неё пришёл некто другой. Белый силуэт проскользнул перед моими почти ослепшими глазами. Я скорее ощутил его присутствие, нежели что-то разглядел. В этот миг песок подо мной вспучился и уплотнился. Я забарахтался было, но тщетно. Серые волны оторвали меня от земли, ветки рассыпались по сторонам, и вот уже я летел над пустыней на пепельной простыне, набирая скорость, словно корабль, поймавший попутный ветер.
Силуэт позади расплылся. Не в силах бороться со страхом и недоумением, я поддался странному сну, чтобы очнуться в пещере под мерную песнь падающих капель. Подо мной был всё тот же песок, неподвижный и рыхлый. Я продвинулся вперёд и угодил пальцами в лужицу, полную воды. Так я оказался спасён.
(Из книги «Летопись прималя» отшельника Такалама)
(Акулий остров, хребет На-Ла-Ха 9-й трид 1019 г. от р. ч. с.)
Раньше тут жили другие люди. Точно жили, хотя ма старалась об этом не говорить. Она вообще не любила слова. Лишь изредка, наевшись порченых ягод, ма пела. Грустно и крикливо, как птица, чьё гнездо вместе с птенцами смыло высокой волной. Остальное время тишину заполнял шум прибоя, шелест листвы под дуновением ветра, шорохи и скрипы, стрекотание и клёкот.
Цуна любила песни ма и ждала каждый год, когда поспеет на склонах гор терпкая вишня. Но следующим летом не нужно будет её собирать: недавно ма ушла петь к рыбам — на морское дно.
— Так велит закон, — сказала она за день до этого, лёжа на душистых ветках лавра в пещере.
