Девочка прошла назад в комнату и, свернувшись клубком на кровати, заплакала. Этот плачь был очень сдержанный. Грустный и тихий. Она больше не ревела в голос, не осталось сил. Слишком много эмоций за сегодня она испытала. И главным раздражителем, как ни странно, послужил Аравин.
Она тихо всхлипывала, растирая по щекам скупые слезы. Горло сдавил тугой спазм, вызывая боль. Стася попыталась вздохнуть глубже, перевести дыхание, избавиться от тяжести, которая не покидала ее.
Вопреки всем попыткам, из груди вырывались лишь обрывистые всхлипы. Но и они вскоре прекратились, не принеся облегчения.
За обедом Стася едва притронулась к еде. Поэтому вскоре в животе заурчало, и девочка поняла, что очень проголодалась.
Она поднялась с постели и снова прошла в ванную. Умывалась долго, охлаждая пылающие щеки холодной водой и периодически бросая усталый взгляд в зеркало.
Четкий разрез собственных глаз раздражал ее, напоминая об отце. Это были его большие зеленные глаза. Девочка терпеть не могла, когда ей делали комплименты по этому поводу. А случалось это довольно часто. Стася была согласна, что глаза выделяются на ее лице. Но лично ей в своей внешности куда больше нравились мамины аккуратные губы-сердечком.
Алиса говорила Стасе, что она красивая. Но для девочки это было неизбежное проклятие. Ну кому нужна эта красота? Что она дает?
Наконец девочка отправилась на кухню, чтобы как следует поесть. Спускаясь по лестнице, она думала о драниках, которые накануне сготовила баба Шура. Она уже мысленно поливала их сметаной, когда услышала, что на кухне идет разговор на повышенных тонах.
Девочка нерешительно замерла у двери, узнавая голоса говоривших. Это был Аравин и баба Шура.
– Чего ты хочешь от меня? – донеся до нее голос Егора. Он не срывался на крик, но тембр его голоса буквально вибрировал от злости. – Я ее из г*вна вытащил! Да, я каждый день по морде получаю, чтобы обеспечить ее жизнь! Хотя она мне никто! Никто!
– Я требую, чтобы ты хоть изредка навещал девочку! – громко ответила ему баба Шура.
Стася сразу же поняла, что разговор идет о ней. Услышанное показалось ей таким унизительным, что она едва не расплакалась. Жгучие слезы вновь выступили на ее глазах, но она упрямо замахала ресницами, прогоняя их. Только пылающие щеки нельзя было остудить.
Так вот, значит, как он думает о ней.
«Никто…», – звучало пусто и безразлично.
– Ты же сама вызвалась ее воспитывать! От гувернантки отказалась! Я нигде не подписывался читать ей сказки и подтирать сопли! – в этот раз голос Аравина прозвучал еще грубее и чуть громче.
