Юный ум Шоу формировало чтение. Читать он научился лет пяти-шссги, но детских книг не любил. Одной из самых первых его книг было аллегорическое нравоучительное сочинение писателя-пуританина XVII века Джона Беньяна «Путь паломника», которое он без конца перечитывал. В произведениях Шоу можно найти очень много явных и особенно скрытых цитат из Беньяна. «Если я теперь пишу, не за-богясь о стиле, то этим я обязан тому, что с детства напитался Библией, «Путем паломника» Беньяна и Шекспиром в иллюстрированном издании Касселя», — писал Шоу.
Лег двенадцати, когда Шоу, по его словам, стал «искушенным циником», он прочитал всего Диккенса, который произвел на него огромное впечатление. Из поэтов Шоу больше всего любил Шелли. Университетского образования будущий писатель не получил. Материальное положение семьи становилось все хуже, и было решено, чю Бернард должен начать зарабатывать. Когда ему исполнилось нишадцать лет, его устроили клерком в контору по продаже недвижимости. Юноша Шоу узнал беспросветную фермерскую нужду: ему пришлось собирать ренту с арендаторов земельных участков. То, чего Шоу насмотрелся в это время, запомнилось ему надолго. Отголоски них впечатлений звучат в его первой пьесе — «Дома вдовца» и особенно в «Другом острове Джона Булля».
Так закончилась ранняя пора жизни Бернарда Шоу.
Чем же Шоу обязан Ирландии и родному городу Дублину? Отношение Шоу к Ирландии было сложным. Любя свою страну, он совершенно не разделял иллюзий ирландских националистов, склонных романтизировать и несчастья страны, и мечты об ее освобождении. Свое отрицательное отношение к романтической мечтательности, столь свойственной ирландцам, Шоу выразил словами одного из героев пьесы «Другой остров Джона Булля», ирландца Дойла: «...И грезы, грезы! Сжигающие сердце, ничем не утолимые грезы, грезы! Самый грубый скотский разврат, какому предается англичанин, не может сделать его таким ничтожеством, каким делают нас эти грезы. Воображение ирландца никогда не оставляет его в покое, никогда не рождает в нем решимости, никогда его не утоляет, но убивает в нем всякую способность смотреть в лицо действительности, приладиться к ней, подчинить ее, завоевать; он может только издеваться над теми, кто на это способен... Он не способен мыслить. Он не способен и работать. Он ни к чему не способен — только грезить, грезить; а это такая мука, которую невозможно вынести без виски».
Это, конечно, преувеличение, но преувеличение, в котором велика доля истины. Шоу ополчился против того, что можно назвать ирландской «обломовщиной». Ему, с его трезвым умом и жаждой практического действия, были чужды романтические мечтания его соотечественников, культивировавших любовь к патриархальной старине и предававшихся мечтам, когда надо было действовать — не во имя отжившей старины, а за новую Ирландию, свободную от всех пороков старой. Ирландские буржуазные националисты добивались не только политической независимости, но и возврата к прерванным традициям отечественной культуры. Их идеал, как и у других буржуазных романтиков, был в прошлом. В отличие от них, Шоу видел единственно верный путь для Ирландии в социальном прогрессе, а не в возврате к старине. Не разделял он и реакционных идей об обособлении ирландской культуры от английской, да и от всей европейской цивилизации. Шоу был свободен от националистических предрассудков своих соотечественников, которых ненависть к английскому гнету сделала врагами всего английского вообще.
