Они остались одни.
— Мороженого, герцогиня?.. — спросил Джеймс.
— Спасибо, я повременю.
— А как насчет чаю?
— Вот это было бы хорошо. — За последние дни нежный вкус зеленого чая стал для нее привычным.
— Одну минуту…
Джеймс вернулся через три. Он принес красивую фарфоровую чашку, молоко и мед. Эмили подсластила чай и сделала маленький глоток, а он тем временем открыл бутылку пива.
— Тебе это трудно? — спросила она.
— Что именно?
— Жить у нас.
— Почему это должно быть трудно?
— Я думала, ковбои предпочитают жить поблизости от своей работы.
— Не такой уж я и ковбой.
Эмили подумала о черной ковбойской шляпе и сапогах со скошенным каблуком, которые он обычно носил. Но с пирсингом и татуировкой его можно было с таким же успехом принять и за городского парня. Никакие шаблоны не годились, когда речь шла об ее Джеймсе.
Он посмотрел на небо.
— Приятный вечер.
— Да. Это ты сделал его особенным.
Джеймс поймал на себе ее восхищенный взгляд и отказался от продолжения разговора о погоде.
— Мне нравится здесь… с тобой… и с Кори.
— Ты хорошо влияешь на него.
— Я люблю детей. У меня… — Джеймс помедлил и поднял бутылку. Что у него, собственно? Может быть, сын? У Джеймса Далтона нет никаких сыновей!.. — У меня не было нормального воспитания, — продолжил он. — Я вырос в неблагополучной семье.
Это было все, что он мог ей рассказать. Все, что она могла знать о нем. Эмили обошла вокруг стола и присела рядом с ним.
— Ты впервые заговорил о своей семье.
— Тут и говорить особенно не о чем. Моя мать была белая, отец — индеец чероки. Но он так скоро исчез, что, можно сказать, его и не было. Мать формально развелась и вышла за белого подонка… Он меня избивал.
— О, Джеймс!..
Он пожал плечами, показывая, что не нуждается в сочувствии.
— Я рассчитался, когда подрос, и отплатил ему той же монетой. — Он посмотрел на свои руки, вспоминая о том, как это было. — Я ненавидел его и хотел убить.
— Это тогда ты сделал себе пирсинг?
Он кивнул.
— Я ничего не знал о жизни индейцев, но слышал, что у некоторых племен был обычай поститься, танцевать и прокалывать свое тело, чтобы принести жертву Создателю и воззвать к нему. Я тоже хотел как-то быть к этому причастным, поэтому и проткнул сосок иглой. Когда тебе всего четырнадцать, хочется совершить что-то необыкновенное. Что-то такое, чего мой отчим не смог бы у меня отнять.
— А кто рассказал тебе об этом? Ну, о традициях твоего народа?
— Дядя моего лучшего друга. Я шатался вместе с одним парнем — он тоже чероки и тоже бунтарь, вроде меня. И ему, и мне было наплевать на наши традиции. Они казались нам покрытыми таким толстым слоем пыли, что только тронь — и задохнешься. Сначала я проколол кожу, потом стал задумываться и спрашивать. Дядя моего друга уважал меня за это.
