Именно в этот период он проинтервьюировал Мабелле Грангерсон и миссис Гул-Планк в один и тот же день – подвиг, о котором и поныне благоговейно вспоминают в редакции «Еженедельного книголюба». Да и не только там. До сих пор любой литературный редактор подбадривает робких сердцем, которые дрожат и пятятся, гордым призывом: «Помните Муллинера!»
«Разве Муллинер поддался страху? – говорят они. – Разве Муллинер дрогнул?»
И вот, когда понадобилась «Беседа по душам с Эванджелиной Пембери» для специального двойного рождественского номера, редактор в первую очередь подумал об Эгберте и послал за ним.
– А, Муллинер!
– Вызывали, шеф?
– Если уже слышали, остановите меня, – сказал редактор, – но как-то раз ирландец, шотландец и еврей…
Когда обязательное начало разговора между редактором и младшим редактором осталось позади, редактор перешел к делу.
– Муллинер, – сказал он в той ласковой отеческой манере, за которую его любили все сотрудники, – я начну с того, что в вашей власти оказать огромную услугу нашей милой старушке газете. Но после этого я должен сказать вам, что вы можете и отказаться, если захотите. Последнее время вам приходилось нелегко, и, если чувствуете, что задача вам не по силам, я пойму. Однако для специального рождественского номера нам необходима «Беседа по душам с Эванджелиной Пембери».
Он увидел, как содрогнулся его молодой сотрудник, и сочувственно кивнул:
– Вы полагаете, подобная миссия вам не по плечу? Этого я и боялся. Говорят, она хуже всей остальной банды. Высокомерна и рассуждает о возвышении духа. Ну, ничего, посмотрю, можно ли употребить юного Джонсона. Я слышал, он полностью пришел в себя и жаждет реабилитироваться. Да-да, пошлю Джонсона.
Эгберт Муллинер уже полностью овладел собой.
– Нет, шеф, – сказал он. – Я поеду.
– Да?
– Да!
– Нам нужны полтора столбца.
– Вы получите полтора столбца.
Редактор отвернулся, скрывая скупую мужскую слезу.
– Отправляйтесь немедленно, Муллинер, – сказал он, – покончите с этим.
В душе Эгберта Муллинера забушевал ураган противоборствующих эмоций, едва он нажал такую знакомую кнопку звонка, которую никак не ожидал нажать вновь. После их разрыва он видел Эванджелину лишь издали, раза два, не больше. Теперь ему предстояло встретиться с ней лицом к лицу. Радовался ли он или сожалел? Ответа у него не было, он знал лишь, что все еще любит ее.
Он вошел в гостиную. Какой уютной она выглядела – ведь тут все дышало Эванджелиной. Вот диван, на котором он часто сиживал, обвив рукой ее талию.
