- Ну, этот! Этот... Как его? Ну... Помните?
Бывший Главный и Липовецкий терпеть не могли друг друга. Они не разговаривали и даже не здоровались.
На балконе, в углу сидела Прима, прижимая к безгрудой груди маленького, злого шпица. Она постарела, конечно, но не это было принципиально. Принципиальным было то, что все ее влиятельные поклонники и друзья давно перебрались из своих кресел в иные миры, никому она теперь не была страшна, никому не нужна, ни для кого не опасна. Она донашивала вышедшие из моды, старые платья, сидела уже не в партере, а на заднем ряду балкона, поблескивая злыми глазами, похожими на глаза ее злого шпица.
В одной из боковых лож восседала жена Ивана Семеновича Козловского в образе императрицы. Нижняя ее губа, как и положено, была высокомерно оттопырена, а маленькие глазки наивно, радостно и простодушно смотрели по сторонам. Рядом сидел ее внук и с упоением возился с детским конструктором.
Взгляд Малышки скользил дальше, кого-то она не знала совсем, кого-то смутно припоминала... В центральной ложе она заметила знакомое лицо, но, как ни старалась, не могла припомнить, кто это. Он был в превосходном, идеального кроя костюме, сидел прямо и одновременно как-то развалясь и обозревал зал спокойно и немного лениво. В ложу вошел Директор и, немного согнув свое все еще дородное тело, поднес ему бокал с каким-то питьем на маленьком подносе. Тот взял бокал и сделал рукой какой-то едва уловимый жест - щелкнул пальцами или так, еле-еле пошевелил... И Директор исчез.
- А!.. - подумала Малышка, неожиданно узнав в нем автора пьесы о профсоюзах.
Наконец огромная люстра медленно стала гаснуть, зрители бурно зааплодировали, открылся занавес - и "Большой водевиль" начался. По двум сторонам авансцены забили небольшие фонтаны, и на сцену выпорхнул весь кордебалет - частично раздетый полностью, частично не до конца. Тут в первых рядах партера кто-то громко сказал:
- Ого! - а потом закричал: - Шампанского!
Свет в зале тут же включили, и между рядами бойко побежал официант с подносом, уставленным бокалами шампанского. Выпить шампанского пожелали еще несколько человек, и эта процедура слегка затянулась. Но вот опять стала гаснуть люстра, открылся занавес, забили фонтаны... Опять показался кордебалет, принятый уже более спокойно, потому что человек быстро ко всему привыкает. Кордебалет исполнил свой номер и удалился, и пошли одна за другой истории из частной жизни пастухов и пастушек, королей и королев, а также бухгалтеров и бухгалтерш, барменов и барменш, гангстеров и гангстерш... Все это перемежалось сценками про "это", "этим" занимались все - пастухи и пастушки, короли и королевы, гангстеры и гангстерши, и везде - в беседке, на лугу под кустом, на письменном столе и на барной стойке. При этом зал впадал в невероятный восторг, а некоторые бежали на сцену, чтобы получше все рассмотреть, а если возможно, то и принять в "этом" посильное участие. Время от времени кто-то из партера требовал шампанского, действие прерывалось, зажигался свет, и официанты, не спеша, обносили желающих.
