— His voice is better than any I’ve heard, — продолжала Ада, — but he can’t sing in front of people.
— Nervous, are you? — спросил он, не сводя с меня взгляда.
— He can speak[4], — сказала Ада.
Я кивнул, не сгибая шеи.
— Come on in[5].
И вот мы уже в номере Брина Терфеля. Я не знал, ужасаться мне, радоваться или испытывать то и другое одновременно. Гостиничный номер был примерно вдвое больше нашей квартиры. Я заметил два чемодана — один из них, открытый, лежал на кровати. В комнате пахло взрослым мужчиной. Терфель достал из небольшого холодильника несколько банок газировки и предложил нам. Ада взяла себе кока-колы.
Брин Терфель посмотрел на меня. А я думал лишь о том, что вот этим ртом он спел те песни, которые я слушал бессчетное число раз.
— Ему тоже колы, — подсказала Ада.
Я явно недооценил Аду. Она мне здорово помогла. И говорить умеет, как раз когда надо. Не то что я — либо молчу, либо пою, но голос при этом то и дело срывается.
— Ну что, Барт, споешь для меня? — спросил Брин Терфель.
— Нет, — прохрипел я и откашлялся.
— Так я и думал. А что у тебя с носом?
— Я боксер.
— Тебе больше хочется петь или заниматься боксом?
— Петь.
— Знаешь, в жизни каждого певца бывают моменты, когда его начинают мучить сомнения. И некоторые сомневаются особенно сильно. Вот, смотри, — Брин Терфель распахнул окно и подозвал меня к себе. С трудом передвигая негнущиеся ноги, я подошел к нему, а он положил руку мне на плечо.
— Видишь этих людей?
Внизу по тротуару шагали люди. Много людей. — Да.
— Смотри.
Он открыл рот. Звук, заливший улицу, напоминал внезапный взрыв. Терфель прекрасно обходился и без микрофона. Прохожие замерли. Огляделись. Подняли головы и заулыбались. Брин Терфель пел, и стена соседнего здания отзывалась эхом. Он надувал щеки и буквой «О» округлял губы. Изо рта у него лились самые прекрасные звуки во вселенной. Примерно спустя минуту он вдруг умолк, и вскоре прохожие сдвинулись с места и заспешили по своим делам. Все они улыбались, словно с ними случилось нечто особенное.
— Я выставил себя дураком, — сказал Брин Терфель.
— Нет-нет! — запротестовал я.
— Но разве человек в своем уме станет петь из гостиничного окна? Теперь все эти люди думают, что я спятил.
— Но они же улыбались, — сказал я.
— Знаешь, Барт, петь, высунувшись из окна, глупо. Но петь — это всегда немножко глупо. И никакой пользы от пения нет. Если мы с тобой хотим петь, то должны слегка спятить. Только тогда у нас получится. Так как, по-твоему, Барт, ты уже достаточно чокнутый?
