Вот так мы и живем. И никто из моего класса к нам раньше не приходил. А теперь посреди комнаты стоит Ада, и от этого квартира кажется еще более крошечной и убогой. Мама убирает белье с дивана.
— Садитесь. Я схожу в магазин, — говорит она.
— Но у тебя же нет… — вспоминаю я… и резко затыкаюсь.
— Все в порядке, — отвечает она. — Налей сока, что ли, Барт.
Я киваю, хотя весь сок был выпит еще вчера. Пока мама рядом, мы с Адой молчим. Я пытаюсь улыбаться, но, кажется, у меня не очень получается.
— Твоя мама…
— Знаю, — перебиваю я.
Какое бы слово Ада ни собиралась произнести, я не хочу этого слышать. Толстенная, жирная, жиртрест, больна ожирением, с огромной задницей — все существующие на этот случай выражения обидны. А другие — вроде «слегка полная» или «с небольшим избыточным весом» — не годятся, потому что мама куда больше того, что ими обозначают.
— Она… приятная, — заканчивает Ада.
— Ну да. Правда… Как ты меня нашла?
— Мне дали адрес в школе.
— Не надо бы тебе приходить, — невольно слетает у меня с языка.
— Знаешь, мне ужасно неловко от того, что случилось. А все потому, что Лисе видела, как ты отдал мне конверт, и страшно захотела узнать, что в нем. Я хотела, чтобы вышло как лучше… Ты не представляешь — учитель пришел в совершенный восторг. Никогда его таким не видела… И хотя ты просил никому не ставить диск, мне показалось, ты хочешь, чтобы на самом деле я поступила ровно наоборот. Иначе зачем бы ты мне его дал?!
Почему Ада спрашивает о том, чего нельзя объяснить?
— Не знаю.
— В любом случае я хочу сказать… прости меня…
— Да ладно, все нормально. Точнее, нет. Но хорошо, что ты решила извиниться.
— Почему ты не хочешь, чтобы тебя послушали?
Я глубоко вздыхаю:
— Понимаешь, я не могу петь перед посторонними. Даже для тебя… Могу, только запершись в туалете. Вот мне и пришлось сделать запись, чтобы ты могла услышать.
— Потому что ты очень волнуешься? Ну, что-то вроде страха сцены, что ли?
— Да… или… не знаю… Все так сложно… Хочешь сока?
— Давай.
От растерянности я позабыл, что сока-то нет.
— Кстати, у нас очень вкусная вода.
— Вода тоже сойдет.
Чистых стаканов не имеется, и приходится вымыть один, чтобы налить в него воду из-под крана.
— Вот, — говорю я и протягиваю стакан Аде. — Прости за такой беспорядок.
— Ничего страшного, — отвечает она, отпивая. — А ты не будешь?
Мытье еще одного стакана чревато мыслью о том, какая редкость у нас чистая посуда, так что я отрицательно качаю головой. Не то чтобы мы вообще не моем тарелок — просто не каждый день.
