Поиски сбежавших любовниц никак не умещались во все эти будничные задачи и дела. Поэтому для начала он сходит сегодня на музейную вечеринку, на которую прислали приглашение с курьером, где по обыкновению найдётся кто-то, чьи лунные циклы, овуляции, гормональные уровни и предсказания гороскопов совпадут с его! И с кем можно будет просто переспать к обоюдному удовольствию и восстановить баланс.
Он принял душ, переоделся и вышел в город. Виски любил уезжать из Парижа, потому что обожал возвращаться в Париж.
Сейчас он присел за столик в одном из трёх кафе на маленькой площади недалеко от своего дома, где обычно ужинал, если вдруг никуда вечером не собирался. Знакомый официант радостно поприветствовал его и принял традиционный заказ. Дневная жара начинала спадать, и женщины в открытых платьях и блузках вокруг заказывали вино и еду, быстро говорили или смеялись, закидывая головы назад и показывая белые шеи, заговорщицки склонившись к одной зажигалке, вместе прикуривали и редко затягивались, занятые разговором, однако рука с зажатой в пальцах сигаретой ритуально обхватывала бокал с вином.
Откуда ни возьмись внутри кафе, где сняли стеклянные панели между залом и внешней террасой, появились музыканты: виолончель, скрипка и труба. Певица, чернокожая, плотная, с огромными глазами в лучах ресниц, с высоким ореолом пружинистых волос, запела что-то тягучее, средне-джазовое, на английском. Всё это вместе, включая наряд с блёстками, маленький бесполезный бубен у неё в руках, делало её неким символом всех темнокожих джазовых исполнительниц. Виски поёрзал: тембр этого голоса не понравился ему и раздражал. Не доев, только быстро допив бокал, он оставил на столике купюру и ушёл. В следующем баре, где он, поглядывая на часы, заказал выпивку, было так много иностранцев и они так галдели, что он, едва заглотив вино, сорвался с места.
И только уже порядком набравшись, в четвёртом – или пятом? – заведении, безнадёжно опоздав на вечеринку со своей гипотетической половинкой по ночному гороскопу на сегодня, Виски со всей алкогольной ясностью вдруг понял: да его просто колбасит. Ему плохо. Ему херово.
Он попросил коньяка и стал, ухмыляясь сам на себя, припоминать, когда вообще последний раз с ним такое было, чтобы он в самом деле не находил себе места?
Коньяк несколько прочистил мозги, и он вспомнил: да вот как раз, когда старшая жена рожала их унылого тридцатилетнего педика и были какие-то беспокойства с сердцебиением плода, с предлежанием, ещё с чем-то, что он никак не мог исправить. И оставалось разве только делать вид, что всё под контролем и по потолку бегает его метафизическое невидимое тело, а не он сам. Вот тогда он последний раз, таская за ручку трёхлетнюю дочь, пёр по всем барам подряд, засовывая рожу в дверь, орал, не заходя: десерты есть? И они заходили только в те, где десерты были. Как они оба выжили – непонятно.
