Париж – идеальное место для любви, для любых её проявлений, в том числе и для любви ушедшей. Счастливую любовь здесь распаляет всё: город продуман и поддерживает свою репутацию главного любовника в мире. Буржуазную любовь поддержат лавочки в регулярных парках и интерьерные лавки, трагическая найдёт себя на ночных вокзалах и мостах, богемная и спрашивать не будет, где её место: она пристроится везде – всем видам любви найдётся место и время под крышами Парижа!
Кроме ушедшей.
И тогда утратившие, потерявшие, проебавшие, предавшие любовь одинокие бывшие любовники выходят из-под своих крыш в город, как нежить из гробов.
Виски давно не видел его таким.
Наблюдая с охотничьим прищуром с высоты своей благополучной эмоциональной невовлеченности за потенциальной бархатноглазой косулей на тоненьких ножках, он искал и находил партнёрш, как и он сам, ничего от него не ждущих, кроме отличной ночи вдвоём. Ну или втроём. Сердцеедом он не был и ни от чьих мучений удовольствия не получал. Иногда его одноразовые подружки могли неожиданно перезвонить с предложением повторить, и тогда, аккуратно прозондировав, не надумала ли дама разыграть пылкие чувства, он мог согласиться – и ещё, и ещё раз. Секс сам по себе настолько прекрасен, что портить его «отношениями», всей этой смесью манипулятивных уловок для идиотов и тендерными животными инстинктами совершенно недопустимо. Для меня – а вы как знаете.
Поэтому, надравшись, он не стал откладывать дело в долгий ящик и позвонил одной из таких старых подруг по отличному техничному сексу.
Она была рада его слышать, хоть и ответила только на четвёртый звонок, сообщила, что сию минуту занята, как ты сам, наверное, понимаешь, с другим, и вообще лучше договариваться заранее. Хотя бы за пару недель. Но, услышав мычание в ответ, пообещала приехать завтра.
Виски, подстреленным лосем пробежавший от рюмочной до рюмочной несколько аррондисманов, решил теперь не торопясь прогуляться обратно до дома.
И совершенно другой город вдруг открыл ему свою душу: в вечерних кафе сидели покинутые женщины, натужно хохочущие в попытке зацепиться за действительность или, наоборот, молча провалившиеся на дно самих себя; на бледных лицах следом от выстрела горит сжатый рот, и невидящие глаза смотрят в пустоту перед собой. Мимо него шли в свои пустые жилища опустившиеся мужчины, на лбах которых горело «меня никто не любит, а мама умерла!». Во дворе с распахнутыми воротами дремал в инвалидной коляске забытый внуком старик с пледом на коленях. За столиком на улице очень юная мама с досадой и жалостью отчаянно смотрела на своего ребёнка, нетерпеливо запихивая в слюнявый ротик маленькие кусочки торта. На остановке автобуса полубезумная старая мадам с выкрашенным в цвет йода пухом на голове двусмысленно лизала мороженое и ловила отводимые взгляды прохожих.
