Окна так и остались распахнутыми, на полу растаявший снег давно превратился в воду. Убедившись, что в спальне никто не прячется, Воробьёв предусмотрительно закрыл дверь и поставил под ручку спинку стула.
— Итак, переодеваемся, затем забираем из тумбочек все нычки и валим из трудколонии ко всем чертям! — как отважный герой боевика провозгласил Пашка и первым начал снимать потную, грязную одежду и промокшие кроссовки с вонючими носками.
Они вылезли через окно, благо спальня находилась на первом этаже. На улице их снова ждал полный облом. За центральными воротами строго следил замерший точно в анабиозе охранник. Шапка ушанка еле натягивалась на его распухшую как арбуз голову. Ее края, то и дело сами по себе странно подрагивали.
Мальчишки остановились у кухонного блока, не рискнув приблизиться к мусорным контейнерам. При дневном свете и так было отчётливо видно, как в дверь овощехранилища спускались группки подростков, некоторых даже вели насильно, скрутив под ручки как военнопленных. Через некоторое время подростки выходили, вытаскивая мешки с картошкой. А когда несколько чумазых мальцов в трусах и майках присели на корточки и стали жадно вгрызаться в грязные сырые клубни, то Генка и Пашка совсем обомлели и были вынуждены отвернуться, пытаясь побороть приступ рвоты.
Время приближалось к обеду. Подростки не спешили покидать овощехранилище, а охранник всё так же точно оцепенелый стоял на стрёме у ворот.
Итак, за забор мальчишкам было без помощи не перескочить, даже если бы они притащили сюда стремянку. Трехметровая стена, а сверху колючая проволка подключённая к сети могла отвадить от побега кого — угодно. Пришлось снова вернуться в спальню.
— Они все рехнулись, — прошептал Чебурек, устроившийся возле подоконника.
— Странная картошечка, очень вкусная, наверное. Иначе почему они её так остервенело, жрут. — заметил Воробьёв.
— Может это болезнь. Булимия, — ответил Чебурек, жадно откусывая огромный кусок от шоколадного батончика, заграбастанного из тумбочки Бычкова.
— Тсс, это у тебя булимия. А у них точно что-то другое — прошипел Пашка, разглядывая молодую повариху в расстегнутом халате и в шлёпках вывалившую из кухонного блока на улицу.
— Чёрт, куда она тащится? — хотел, было сказать Воробьёв, но обомлел. Повариха обернулась, и он увидел, как пульсирует на её лице огромная опухоль. Черная, как и картошка, в мешках выгруженная на снег.
— Пашка, — взвизгнул Чебурек. Это мне кажется. Кажется да? — затрясся как в припадке Генка, тоже разглядевший опухоль.
