— Господь всемогущий, прими душу раба твоего! — проговорил сквозь шелковую седую бороду митрополит, осеняя почившего крестным знамением.
Яромир остолбенел. Его мысли витали в какой-то сказочной были. Невнятными, едва слышными отголосками донеслись до него стенания матери. Все же потеряв самообладание, она припала щекой к неподвижной груди мужа и чуть не сбила со своей головы бархатный высокий кокошник с жемчужными ряснами[60]. Дружинники тоже будто басили где-то вдалеке. Оханье мамки, тревожное стрекотание сенных боярынь. Княжич словно очутился посреди заговоренного леса, где каждый куст твердил что-то на своем диковинном языке.
«Это все ты, проклятая ведьма, чертова волшбитка! Вот как наколдовала!» — вдруг прогремело у него в голове. Лютая ненависть к еще недавно вожделенной Далемире накатила так, что даже зазвенело в ушах и на виске забила жилка. «Убью, ей богу, убью суку! Сам, своими руками зарежу, как свинью!».
Тот, кто впервые приближался к Ладнорскому торжищу, мог подумать, что в городе восстал мятежный люд и началось самоуправство. Тысячи орущих голосов наслаивались друг на друга многоязычным пирогом, гулко отлетали от рубленых лавок и далеко раскатывались по могучей реке. Звенел металл, шелестели ткани и меха, бухали о землю и бревенчатые мостовые мешки, тюки и связки всевозможного добра.
Но сейчас даже здесь все было относительно тихо и спокойно. Конечно, торговцы по обыкновению горланили в своих лавках — на сеяжском, иррозейском, вирейском, праденском и, Бог знает, каких еще языках, зазывая покупателей и воспевая товар. Как всегда, скрежетали тележные колеса, и цокали по гладко стесанным сосновым плахам копыта тягловых лошадок. Но все это совершалось вполсилы. Точно огромное торжище, как вдоволь нарезвившееся дитя, притомилось и стало клониться ко сну. Никаких кулачных боев, скоморохов, музыкантов и танцующих у шеста медведей. Расталкивая толпу, княжьи гридни с хмурыми физиономиями рыскали здесь и там, поблескивая кольчужными рукавами и подолами, что выглядывали из-под их грубых меховых тулупов.
Совсем недавно в Святой Варваре отслужили панихиду по великому князю Неверу. Весть о его скоропостижной кончине мгновенно замутила столицу и все княжество, будто брошенный в воду булыжник. Долгое время колокола надрывались буквально повсюду; их тревожный звон проникал в каждый дом и уголок, и даже в погребе от него было не укрыться.
А потом город затаился, скорбя и одновременно ожидая другую, на этот раз радостную церемонию — вокняжение Яромира Неверовича. Вот уже несколько дней княжич находился в родовой вотчине Куницын Бор неподалеку от города. Оттуда ему вскоре предстояло отправиться вместе со своей охранной дружиной обратно в столицу, чтобы торжественно занять престол. До того самого момента вся власть находилась в руках княгини-регента Белославы. Но, вне себя от горя, она потеряла всяческий интерес к мирской жизни. Ушлый городской люд сразу заподозрил что-то неладное. Сплетни и домыслы рождались быстрее, чем множились во время мора крысы.
