— Эх, княже, княже, дюже ты гневлив! — пенял Чурило, пуская ему кровь и давая один из своих немыслимых отваров. — Ведаешь ведь сам, что гнев — смертельный грех. Он и душу, и тело губит. Обуздай гнев, стань смиреннее! Молод ты еще, молод дюже, чтобы этот мир покинуть.
— Не болтай ерунды, Чурило! — отвечал Невер. — Меня орды ворогов сразить пытались, самые могучие батыри хотели мою головушку на бунчук насадить, но, как видишь, жив я, всех пересилил. И хворь пересилю! Не бывать тому, не дождетесь!
Но страшное известие о гибели любимой дочери поразило его тяжелее сотни кархарнских сабель и стрел. На этот раз дворцовые лекари — и сеяжские, и заморские — оказались абсолютно беспомощными. Невер лежал на своем широком одре, накрытый по пояс одеялом. Сквозь черную монашескую схиму[59] было видно, как его грудь, по-прежнему богатырская, несмотря на годы, натужно вздымалась и опускалась, с каждым разом все медленнее, словно таявшие разводы на воде.
«Вот и созвал ты княжий совет, друг», — с досадой подумал Дмитрий, глядя на приближенных бояр и дружинников, собравшихся проститься с князем. Во взгляде многих проницательный воевода заметил сомнение и подозрительность. «Яд! Потравили!» — наверняка, эта мысль прокатилась зловещим шепотом по их головам.
Великая княгиня, казалось, была готова последовать за своими мужем и дочерью. Горькие слезы смыли с ее лица все краски и черты. Бледная, точно утопленница, вмиг постаревшая на несколько лет, она с трудом держалась на ногах. Мерзкие мысли переплетались в голове Белославы, как клубок ядовитых аспидов, жаля ее, друг друга и даже самих себя.
«Поделом тебе! Это Божья кара за Аленушку нашу. Ты ведь, ты отправил ее на смерть, как агнца на заклание!». «Господь Вседержитель, да что это я? Грех, грех, нельзя и думать такого! Прости, прости, ради Христа! Откуда же знать тебе было? Но почто, почто меня на послушал? Почто, как вол, упрям? Знаю, добра ты всем желал. А сам и кровинушку нашу, и себя сгубил. Как же мне без вас теперь?».
Неожиданно глаза князя широко распахнулись и прояснились, жизнь напоследок сверкнула в них богатырским клинком. Из последних сил приподняв голову, Невер вцепился в рукав сына, стоявшего у ложа.
— Достоин будь земли Сеяжской и мать береги! — прохрипел он, словно пытаясь заглянуть сыну прямо в душу. — Аленушка, тату идет к тебе, доченька!
Рука Невера резко разжалась, отпустила рукав Яромира и упала плашмя на перину. Совьи брови князя грозно сдвинулись, но тут же отскочили друг от друга, застыв в умиротворении. Глаза его померкли и закатились.
