— Да нет уже и княгини в живых, спаси Господь душу ее! Сперва дочь ее, княжну Алену, разбойники умертвили. Потом сам княже великий почил. А теперь и Белослава. Ясно дело, проклятие на них, на всем роде княжьем, проклятье лютое.
— Иди ты! Белены объелся? Побойся Бога, такую ересь про род княжий нести!
— Да говорю тебе, даром что ли уж с седьмицу о Белославе никто ни сном, ни духом? Да как же так, в такую пору она и носа из дворца не кажет? Нету ее уже средь нас. Да и княжича скоро не будет, если уже не сгинул! Проклятье, ясно дело! Мало у них врагов смертных что ли?
— Нет никакого проклятья, — говорили третьи. — Видать, княгинюшка сама и отправила благоверного своего к праотцам! А сама упорхнула к дядюшке. Ведомо, что она императора вирейского племяшка! А Вирея давно над нами длань свою загребущую занесла — только и ждет случая удобного! Скоро под их ярмом ходить будем! Уж и не знаешь, что хуже — эти или кархарны.
— Да чтобы языки ваши скаредные отсохли! На княгиню великую такую напраслину злую возводить! Забыли, сколько она добра сотворила — и монастырям, и люду простому? Сколько раз закрома княжьи для люда в годы голода открывала, сколько учебищ книжных при церквах открыла. Да провалитесь вы к дьяволу на вилы!
Каких только речей не наслушался Вышата, слоняясь по торгу без дела, как неприкаянная душа. Ему «посчастливилось» попасть в те три десятка младших дружинников, что отрядил Дмитрий для охраны порядка на городских улицах и торжищах в этот короткий, но, казалось, бесконечный период безвластия.
Правда, мòлодца совсем не интересовала суетливая возня, липкой паутиной опутавшая его со всех сторон. Он был рассеян, то и дело сшибал своими могучими плечами идущих навстречу людей, будто смотрел сквозь них и никого не замечал.
Чтобы ненадолго занять себя хоть чем-то, он подошел к столу одного из оружейников, схватил первый попавшийся одноручный меч и сделал легкий замах. Затем положил клинок на вытянутый указательный палец ровно посередине лезвия. Меч слегка качнулся в сторону отделанной медью рукояти, потом — обратно, но не соскользнул. Значит, был выкован на славу. В полированной стали широкого, разделенного бороздкой дола лезвия отразился золотой блеск купола.
Затянутое ворсистое небо словно поросло серым мхом, и вместо светила над торгом повис пылающий шлем церкви Пробуждения Ангела. Ее световой барабан расширялся книзу, как богатырская шея. Белоснежный фасад, украшенный рельефными крестами и бровками, недоверчиво поглядывал своими узкими окошками на базарную суету.
